Он выскочил на платформу, когда наверху уже заскрипели тормоза. В вестибюль ворвалась Бонни Левин. Вагон уже ждал — блестящая алюминиевая пуля. Дариат остановился, тяжело дыша и с сомнением глядя на открытую дверь.
— Полезай!
— Полезай!В мысленном голосе Рубры определенно звучала тревога, и само это вызвало у Дариата подозрения.
— Если ты меня надуваешь, я вернусь. Я завещаю свою душу Анстиду, чтобы он исполнил это желание.
— Если ты меня надуваешь, я вернусь. Я завещаю свою душу Анстиду, чтобы он исполнил это желание.— Я в ужасе. Я же сказал: ты мне нужен живой и в своем уме. Полезай.
— Я в ужасе. Я же сказал: ты мне нужен живой и в своем уме. Полезай.Дариат закрыл глаза и сделал шаг вперед, в вагон. Дверь захлопнулась за ним, и пол чуть дрогнул, когда вагон начал ускорение. Дариат открыл глаза.
— Видишь? — подколол его Рубра. — Не такое уж я чудовище.
— Видишь? Не такое уж я чудовище.Дариат присел и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы унять сердцебиение. Чувствительные клетки на перроне показали ему, как багровая от ярости Бонни Левин прыгает с платформы и палит из своего верного «Ли-Энфильда» в черноту туннеля, страшно ругаясь. Остальные охотники держались от нее подальше. Дариат заметил, что Бонни одной ногой оперлась на магнитный направляющий рельс.
— Поджарь ее! — приказал он. — Сейчас же!
— Поджарь ее! Сейчас же!— О нет. Так намного веселее. Я смогу выяснить, бывают ли у покойников инфаркты.
— О нет. Так намного веселее. Я смогу выяснить, бывают ли у покойников инфаркты.— Ты полный ублюдок.
— Ты полный ублюдок.