Из сбивчивого, довольно косноязычного последующего монолога Доусона все-таки постепенно вырисовалась некая картина. Точнее, фрагменты картины, смахивавшей на творения абстракционистов или каких-нибудь приверженцев дадаизма.

И вот какая в итоге получилась муть, подобная то ли поделкам Голливуда, то ли фантастическим романам.

Некие сущности, которые находятся на Марсе, внутри сидонийского Сфинкса, каким-то образом смогли войти в контакт с обладающим некоторыми нестандартными способностями землянином Полом Доусоном, установить этакую пси-связь. Цель контакта — если она была — оставалась непонятной. Они не являли свой облик — опять же, если у них был какой-то определенный облик — внутреннему взору реципиента, Доусон просто как бы ощущал их присутствие внутри Сфинкса. И то ли внушили ему, то ли он сам пришел к убеждению, что сущности эти — не живые и не мертвые в человеческом понимании, они — какая-то особая форма бытия. Не механизмы, не животные, не гуманоиды, не какие-нибудь мыслящие медузы. Нечто иное, чему нет аналогий среди понятий, заложенных в мышлении homo sapiens.

Эти сущности (Доусон, не придумав ничего более оригинального, называл их просто «марсианами») были как бы тенями, слабыми отражениями, отзвуком шагов каких-то еще более иных, если возможно такое определение. Во всяком случае, так представлялось Доусону. Этих «еще-более-иных» на Марсе уже не было, а «марсиане» — были.

— Прислуга, — неуверенно сказал Доусон. — Мне почему-то представляется домашняя прислуга. Убрать, помыть, сходить за чипсами… Что-то в этом роде…

Прислуга осталась в одиночестве в покинутом хозяевами доме. Хозяева ушли — и дом постепенно приходил в упадок. Прислуга толком не знала, как работают всякие домовые устройства и что вообще происходит в разных его частях — так пылесос ведать не ведает о том, что творится в ванной, так садовник понятия не имеет о разбившейся в спальне вазе. Что-то удавалось поддерживать в нормальном состоянии, что-то — нет. Прислуга бродила по опустевшим комнатам, пыталась воспроизводить действия хозяев — и кое-что у нее получалось. Дом продолжал жить, хотя нынешнее его существование было всего лишь слабым подобием прежнего великолепия…

Через несколько месяцев содержание пси-передач изменилось. Теперь Доусон словно стал незримым участником Первой марсианской экспедиции. Связь была односторонней, он не мог сообщить астронавтам о своем присутствии, но видел все происходящее то глазами Батлера, то Флоренс, то Каталински, то пилота и без труда проникал в их мысли. Он не злоупотреблял возможностью копаться в чужих головах, и делал это только для того, чтобы выяснить для себя цели экспедиции, о которой знал весьма ограниченный круг людей.