Рядом с матерью Флоренс сгорбилась над чашкой женщина с округлым серьезным лицом. На нем выделялись черные полукружия бровей и чуть тронутые лиловой помадой пухлые губы. Если бы ему не сказали, Алекс ни за что бы не догадался, что это родная сестра Флоренс, Кейт — видно, тут одержали верх отцовские хромосомы. Отца в своих рассказах Флоренс никогда не упоминала. Сестра, насколько Батлер помнил, была замужем и жила где-то здесь, в Чаттануге.

Третья из собравшихся за столом женщин надежно устроила свое полноватое тело на стуле по левую руку от Батлера. Это была не родственница, а то ли приятельница, то ли подруга — он особенно не вникал при знакомстве. Ее пышная грудь рвалась наружу из-под облегающей яркой блузки, а огненные волосы, рассыпавшиеся по округлым плечам, свели бы с ума любого пожарного.

А вот Мэгги за столом не было. Она отказалась чаевничать со взрослыми и ушла к себе, в детскую, — худенькая восьмилетняя девчушка с лицом лесной птицы, обнаружившей свое гнездо разоренным. У Алекса перехватило горло, когда он увидел ее. А взглянув в серые — не материнские — глаза Мэгги, он почему-то подумал: этот ребенок чувствует, что мама, как и отец, никогда не вернется… Осторожно пожимая маленькую теплую ладошку, он заставил себя улыбнуться и вынул из кармана специально купленный в аэропорту тройной батончик «Додо» в скользкой радужной упаковке. То, что произнесла Мэгги после «спасибо», заставило его беспомощно взглянуть на Клару Баллард.

— Бабушка сказала, что вы работали вместе с мамой. А почему вы уже вернулись, а мама еще нет?

— Я же тебе объясняла, Мэгги: у мистера Батлера ничего не получалось, и его отправили домой, а у мамы получается. Поэтому ее оставили. Так, мистер Батлер?

— Так, так, — торопливо покивал Алекс. — Твоя мама много рассказывала о тебе. Она тебя помнит и любит.

«Не нужно было мне здесь появляться», — подумал он. Его коробило от собственного фальшивого голоса.

— Мама любит не меня, а свою работу, — серьезно сказала девочка. — Когда я вырасту, и у меня будет дочка, я буду брать ее с собой на работу.

— Мама любит тебя, Мэгги, — повторил Батлер. — А детей туда брать не разрешают.

— Почему? — спросила Мэгги.

— Давайте пить чай, — быстро предложила Клара Баллард.

Но чаепитие получалось очень грустным. Батлер чувствовал, не видел, а именно чувствовал, как мать Флоренс раз за разом бросает на него взгляд, надеясь расшевелить, вызвать на разговор о дочери. Но он боялся заводить такой разговор, боялся сказать лишнее. И вообще, на душе у него было отвратительно, потому что он не любил недомолвок и полуправды. Он по горло был сыт полуправдой за последние годы жизни с Геддой.