Но самое главное случилось раньше!

Поразительная ловкость, с какой мамочка, не глядя, отделяла белки от желтков, чтобы эти прозрачные скользости превратить в горы белого безе, давно не изумляли почти уже взрослую Мари-Изабель. У мамы в руках и серебристый венчик сновал, как в швейной машинке «Зингер» на самой большой скорости только и блестит челнок! И потому ничего удивительного, и Мари-Изабель косится на абрикосы и малину, в один слой, как бусы на витрине, торжественно лежащие на гладком белом полотенце.

Но в этот раз она делает кое-что, чего дочка ещё не видела: отрезав носик у конуса с жидким тестом, мама пишет на пергаментной бумаге, ею выстлан большой противень, прописи! Ровнее, чем пишет в своей тетрадке Мари-Изабель! Аккуратные белые палочки с одинаковым расстоянием между ними через очень короткое время являются из духовки золотистыми, и когда мама дает ей попробовать тоненькое печенье, становится понятно, откуда тут у нас аромат роз!

А дальше… Происходит настоящее чудо: они будут готовить «Шарлотту». И ей доверено – конечно, под приглядом обеих дам – сделать мусс!

Замри весь мир: утихни, затаись, не отвлекай. Никаких Мари, я не оглянусь. Мой первый малиновый мусс для «Шарлотты» сейчас схватится…

Таинственно и невидимо растапливается желатин. «Дай-ка я», – говорит мама и добавляет, что положено… Для девочки пяти лет это не сравнится ни с чем. Сейчас… Сейчас останется взбить в мисочке рассвет с закатом, восход с зарей, румянец с поцелуем – малину с тёплым желатиновым молоком – и, едва дыша, путаясь своими руками с мамиными, вместе заполнить хоровод из тоненьких золотисто-розовых печений этим облаком.

На цыпочках, как цветочные девочки при невесте, они с мамой сопровождают их бело-розовую «Шарлотту» к алтарю холодильника, застывать до утра. А утром она слетает за свежими ягодками для украшения сверху, и у нас будет своя кондитерская!

Мадам Оланж привезла на дегустацию пять безукоризненно выполненных десертов, но только в одном из них оказался бесконечно длинный светлый волос, перепугавший задыхающегося ресторатора до полусмерти. Он вынимал, и вынимал и вынимал его изо рта, а тот всё длился и длился, и малиновые ягодки в розовом пышном муссе так и не дождались своей очереди на едва попробованной Шарлотте с блюдца перед ним.

Поэтому, вернувшись домой, мадам Оланж раньше времени посадила перед зеркалом дочь и, не говоря ни слова, сверкающими ножницами, с немалым усилием, отрезала обе косы: и Мари, и Изабель.

Мечта о «Коко Гато» была похоронена, кухня феи пришла в запустение, мама не стала печь больше камешки, по которым можно было бы выбраться из депрессии: «всё это баловство», – и теперь только смотрела телевизор, так вовремя изобретённый. Мари-Изабель всю жизнь носила самые короткие стрижки, вместе с косами исчез и ритуал общения с матерью, но до последних своих дней она вытряхивала скатерти сразу после еды.