– Я тут!

Он очень медленно дышал, каждый вдох давался ему усилием и болью, словно он вдыхал камни или землю. Она попыталась взять его за руку, но он содрогнулся всем телом, и, опустив взгляд, она увидела, что схватилась за практически голую, желтоватую кость, сияющую из чёрного, пузырящегося пластика, в который превратилась его кисть.

– Не буду! He буду! Сейчас приедет скорая! – шептала она в обугленное ухо без мочки.

Тёмно-серый пуловер, надетый им на прогулку, вечный шарфик как-то фрагментарно спеклись и расплавились на нём: рукава есть, а груди нет, груди нет, а резинка пояса есть – и полуголый, чернокожий, покрытый какими-то наполненными парафином пузырями Виски, распростёртый под тихим вечерним небом в сгущающейся тьме, казался ей совершенно невозможным, казался чем-то, чего не может быть. Неожиданно он всем телом напрягся, и ей показалось, что он хочет сесть.

– Не шевелись! Не шевелись! – закричала Беке. И только по тому, как он послушно замер, вытянувшись, память швырнула ей в мозг напоминание: кто знает, может быть, сейчас пятилетний Бернар Висковски снова лежит под несущимся над ним поездом.

Внутренней собой она понимала, что в это ухо должна сказать сейчас что-то совершенно другое, а не загораживаться милостивой для неё ложью о скором приезде скорой. Не должна прятаться за лживые слова и так оставлять его совсем одного перед смертью, уже в её, смерти, присутствии. Он и так сейчас абсолютно один перед её лицом.

Не оставляй его, ты.

– Мне, – прошептали непослушные сожжённые губы, и Беке вытянулась на коленках в струнку над ним, прислушиваясь к едва слышным, искажённым травмами звукам. – Мне будет тебя не хватать.

Когда удерживаешь рыдания, это как рвота обратно.

Наверное, это она и должна была сказать:

– Это мне будет тебя не хватать! Я даже не знала, что мне будет так тебя не хватать!

И Беке приготовилась произнести эту ставшую очевидной правду.

Она подняла на него взгляд и увидела довольную, скошенную набок улыбку на задранном вверх лице: на чёрном ожоге белели длинные старые зубы, «как у осла» – как гордо говорил он сам. Какая дура, зачем я не сказала ему раньше?

– Время смерти двадцать пятьдесят, – услышала она голос совсем рядом с собой.

Приехала скорая помощь, но Виски помочь было уже нельзя.

Появились вызванные полицией криминалисты, и троица в белых комбинезонах сомнамбулически медленно и осторожно переступала ногами в бахилах, как первые космонавты по Луне.

В прострации Беке вдруг поняла, как смертельно она устала и как она вымотана. Пудовые руки и ноги, пудовые глаза, пудовая голова. Пудовый язык хотел вывалиться из колокола её гудящей башки и висеть снаружи. И если бы тело Виски не стали перекладывать на носилки, накрывать с головой и уносить, ах как бы она сейчас вытянулась вдоль него, прижалась бы к нему и наконец бы выспалась рядом с ним.