От накатившей удушающей горестной ненависти, такой же несправедливой, какая убила Виски, Беке наконец заплакала. Едва она закрывала глаза, как охватывающий его огонь снова ослеплял её и обдавал гудящим жаром, и она видела движение руки, взлетающей вверх, пылающей: тень этого взмаха в наивной попытке заслониться теперь останется на стене её памяти навсегда.

Что и когда теперь потушит это пламя во мне?

Человек на соседней скамейке пел на арабском, хорошо, что она не понимает слов, вполне достаточно этих бесконечно длящихся звуков, по барханам, то выше, то ниже, переходят караваном бескрайнюю пустыню… Как это заложено в них? Шёл-шёл, устал, прилёг, попел, подремал, встал и пошёл дальше… Кочевник дома везде. И хорошо, что я последовала его примеру, так бы сразу мне не дойти.

Она снова мысленно оказалась в парке. Как будто стала безумной домохозяйкой, что каждую секунду бегают проверять на кухню, готово ли мясо в духовке. Неужели теперь всегда будет так: на сетчатке сохранится пылающий друг и закроет собой весь не пылающий мир? Виски, сгинь, перестань, представься мне прежним… Собой! Вернись.

Не отдавая себе отчёта, Беке стащила с запястья сидящие на плотном металлическом браслете часы и швырнула их через спинку скамейки куда-то на проезжую часть, за мотоциклы.

– Люто вас колбасит, мадам.

Над ней нависала обаятельная физиономия певца с соседней скамейки, из тех рож, от которых всегда шарахаешься на бульваре Клиши. Ночные специалисты по худшему в людях, они знают: ты просто грязный человечишко, который чего-нибудь всегда обязательно да хочет – сношаться, жрать или обдолбаться. И всё это они готовы предложить за небольшую плату по соседству, услужливые черти города.

– И чем ты можешь мне помочь? – садясь, резко спросила Беке, вытирая скулы.

– Ну.

Гомона на улицах поубавилось, окна гасли. В свои права и лева повсеместно вступала ночь. Стало заметно прохладнее. Мимо медленно проехала машина с огоньками сигарет внутри и пролетел на безумной скорости белый автобус с припозднившимися пассажирами в сценически ярко освещенном салоне. В этой стынущей звонкой ночи доносившиеся звуки поездов дальнего следования с вокзала в двух кварталах отсюда казались далёким лаем деревенских собак.

Озадаченно глядя на, но мимо парня, она прикинула, сможет ли уже дойти оставшийся до дома путь. Вроде да, а если нет, ну, приляжет на следующей скамейке в пустыне. Ничего такого.

– Ты плакала, я спросил.

– Сегодня убили друга. Моего друга сейчас убили.

– Чёрт, бля, огнестрел? – сказала рожа.

– Нет. Хотя да.