Унитаз, раковина с краном, каменная отгородка по пояс, заштукатуренная и покрашенная масляной краской. За перегородкой на нелепом постаменте – лежак, обтянутый чем-то вроде скользкого линолеума. Свет в камере временного содержания не гасили.

Он снял ботинки и бархатный сюртук, из которого получилась прекрасная мягкая подушка, и возлёг на жёсткий топчан. Прямо у него над головой оказалась вентиляционная дыра, вокруг которой к нему в свою очередь приглядывались клопы. Хорошо, что ему вернули пенсне, хотя сначала забрали вместе с ключами и ремнём от брюк.

Как и все, он бывал в музее Консьержери, но и не предполагал, что и по сей день королевская тюрьма выполняет свои непосредственные задачи. Поэтому, находясь с момента своего ареста в странном, несколько приподнятом настроении, он с восторгом узнал въезд с набережной Сены во внутренний двор дворца и проводил глазами фонари и толпу на мосту.

И беседа со следователем в участке, куда его привезли из парка, и дальнейший переезд на автомобиле в сопровождении трёх дам в форме, и вот – музейная тюрьма при Дворце правосудия, где завтра судья решит, насколько велико его преступление – отпускать ли его домой или уж упечь как следует, и местный доктор, кинувший на него внимательный взгляд и спросивший: «И что мы принимаем, такие красивые?» – всё это казалось мистеру Хинчу сновидением, где он находился постольку-поскольку и в котором от него уже ничего не зависит.

– Прошу прощения? – переспросил он тюремного врача, не поняв вопроса.

– Что употребляете? Кокаин, амфетамины?

– Ничего…

– Ну как же ничего, – развеселился доктор. – Когда последний раз вы спали?

Мистер Хинч развёл руками и глубоко задумался, что ответить.

Сейчас, вытянувшись на скользком топчане в камере, похожей на купе с собственным туалетом, поглядывая в забранное решёткой окошко под потолком и на клопов-попутчиков, он ощущал только непреодолимое желание заснуть: Объятельница сюда входа не имела.

Но при том ему так хотелось насладиться этим!

Уже с мгновения, когда к нему, чтобы отобрать младенца, протянули руки, появившиеся словно из яви параллельной реальности, он почувствовал, как Объятельница отпрянула.

И весь дальнейший квест с дамами-полицейскими, доктором, принявшим его за наркомана, и камерой-купе, – словно скорый поезд увозил его от Неё.

Как и почему он почувствовал себя в безопасности от своей внутренней тюремщицы, оказавшись временно помещённым в тюрьму снаружи, он сообразить не успел: впервые за десятилетия мистер Доминик Хинч спал всем своим существом, спал полным глубоким совершенным сном, даже руки, согнутые в локтях, с расслабленными ладонями вверх, младенчески лежали с двух сторон от его задранного лица.