Это тонет она сама.

Сначала в холод уходят нижние лапы.

Потом туловище.

Потом верхние лапы…

Заломленное, упавшее вниз длинное ухо с остатками ворса уже тоже пропитывается грязью и тяжелеет….

За канавой раскрывают зонты те, кто уже вышел из автомобилей, те же, кто ещё не успел покинуть машины, наблюдают за драмой гибели Дуду из-за стёкол. Это элегантные, светские гости отца: сюрприз.

Он выскакивает из-за руля глянцевого автомобиля и, не притормаживая ни на секунду, в своих лакированных ботинках и чёрном костюме, в котором выглядит стройным и высоким, быстро идёт прямо к ней.

К Зитц, которая тонет и не может вдохнуть.

Вот он в несколько решительных шагов преодолевает присыпанную серой галькой грязь дороги и так же, на полной скорости, не сбавляя хода, без раздумий шагает прямо в канаву. Зитц вскрикивает беззвучно, как мяукают котята с пересохшими раззявленными пастями, и встречается с ним взглядом.

И глаза её отца, погружающегося по колено… по бёдра… по пояс… по грудь… и глаза её отца, провалившегося по грудь в тёмную жижу, его глаза ей СМЕЮТСЯ.

Одной рукой он словно бы веслом отталкивается от поверхности грязевой бездны, помогая себе идти сквозь густую глинистую субстанцию, а вторая, задранная высоко вверх, будто на ней хирургическая перчатка во время операции, крутится, как флюгер, указательным пальцем вопросительно показывая то туда, то сюда:

– Здесь?

– Нет! – отвечает вместо неё Оззо, глянув на сестру.

– Здесь?

– Нет! Правее!

На четвёртый раз она может прошептать хором с братом:

– Нет…

Узкий рукав чёрного пиджака открывает сияющую белизну накрахмаленной сорочки и прозрачную, как гигантская капля идущего дождя, запонку на манжете. Наконец с искажённым от происходящей муки лицом мать кричит в ответ на его «Здесь?»:

– Да! Да, здесь!!!

Виски широко щерится ей в ответ и кричит: