— Прекрати юродствовать, встань, — холодно приказал он.

Матвей послушно вскочил, хоть видно было — стоять ему ещё тяжело. Саша даже сплюнул от досады и негромко сказал сквозь зубы:

— Меня-то ладно, никто я тебе, зачем Алтына предал? — говоря это, заметил остановившийся Матвеев взгляд, подумал мимоходом: «Что это с ним, чего пялится? У меня что-то не так с одеждой?»

— Я не знал, кто ты! Я не знал, княже! — запричитал сатир, порываясь снова стать на колени, но Волков не дал, удержал, схватив за грудки, прижал к дереву.

— Я про Бугаева тебя спрашиваю! Он спас тебя, выходил, как сына воспитывал, а ты… — прошипел Саша, пытаясь одновременно сообразить: «Откуда узнал? Кто сказал ему, о?..»

— А что я? — слезливо оправдывался Джокер. — Как сына! Думаешь, что он со мной сделал бы, не окажись я сильнее? Сына! Сам же Алтын и учил меня: мальчик мой, лучшие твои друзья — камни и золото, остальные предадут и продадут! И продал бы он меня, княже, я знаю!

«Чёрт, я же совсем забыл о перстне! Вот почему он решил, что я князь!» — припомнил незадачливый эмиссар и едва удержался от того, чтобы хлопнуть себя с досады по лбу, чего заслуживал вне всякого сомнения. Но поступать так не стал, чтобы не терять достоинства, вместо этого запихал болтавшийся на тесьме перстень обратно и застегнул ворот комбинезона.

— Подлый пёс Алтын, конечно, наговорил тебе на меня, но это враньё!

— И камни ты у меня не крал, просто взял на хранение.

Сарказм пропал втуне, сатир принялся зачем-то хватать Волкова за рукав, говоря убеждённо:

— Я сохранил, всё в полной сохранности. Видишь, что со мной сделали? Пытались отобрать твою собственность! Негодяи, драку устроили! Я сейчас, я принесу!

Не получилось остановить его, к машине бросился опрометью, прогрохотал по доскам башмаками, пнул мертвеца, освобождая себе проход к дверце, подхватил с пассажирского сиденья знакомый Волкову чемодан и приволок, сопровождаемый равнодушным взглядом безмолвного третьего участника отвратительной сцены. Матвей стал совать чемодан в руки, но прикасаться к страшному грузу не хотелось, поэтому Саша сказал, с интересом рассматривая флегматичного стороннего наблюдателя:

— Отнеси обратно, — и мотнул головой, давая понять, что место чемодана в машине.

— Вот и правильно! — крикнул на бегу Матвей, возвращаясь, добавил: — Так будет сохраннее.

Вернулся. Почтительно приблизившись, проговорил с поклоном, вполголоса:

— А перстень, княже, не носил бы ты так, на верёвке. Неосмотрительно. А ну, перетрётся, или обрежет кто?

— Это не верёвка, — машинально ответил Волков. И пояснил, всё ещё разглядывая молчаливого крепыша (тот стоял, скрестив на груди крупные руки): — Перетереться она не может и не разрежешь её ничем. Снять можно только вместе с моей головой, а это (Саша счёл своевременным глянуть на сатира) дороговато обойдётся.