— Изыди! — заорали за спиной. Волков вздрогнул и обернулся.

Занавеска отдёрнута полностью, Матвей делает руками замысловатые пассы, нависая над широким настилом, на котором гора одеял шевелится. Лизавета стоит в отдалении, в углу, где трепещет слабыми крыльями огонёк свечи. Руки женщины на груди сложены лодочкой, губы беззвучно шевелятся.

— Второй раз говорю тебе: изыди! — завыл Матвей, и принялся чертить над кучей одеял знаки.

«Что он делает? Что за представление? — изумился Волков. — Парня лечить надо, а он…»

— И в последний раз заклинаю тебя твоим же именем неназываемым. Изыди! — возопил Матвей.

«Да он же шарлатан! Знахарь липовый!»

— Быть хотел отцом, станешь матерью, — внезапно проговорила куча одеял, потом захохотала хрипло и добавила:

— Вот тебе хрен, а не отпущение.

— Плохо дело, — заявил, распрямляясь, Джокер. Даже не знаю, что сказать тебе, женщина. Принеси-ка ты мне воды скоренько!

Лизавета охнула, метнулась тенью к выходу.

— Бадеечку! — крикнул ей вслед Матвей. В сенях глухо стукнуло, потом громыхнула дверь.

— Фу-у, упарился, — сообщил Матвей, отходя от постели и отирая лоб. — Передохнуть надо, пока она к колодцу сбегает.

Он подошёл к окну, выглянул наружу, посвистывая, а Саша поспешно бросился к больному, на ходу вытаскивая аптечку и прикидывая: «Коротков так и говорил: биостимулятор, мол, настроится и сам определит, чем стать. Надо, так станет антибиотиком, нет — пожалуйте, — будет тогда противовоспалительным. Долго ли он настраивается? Ну-ка. Как губы ему обметало. Затылок горячий. Одну таблетку или две? Две много, тельце тщедушное. На Ивана похож, старше только. Или кажется? Они, когда болеют, всегда взрослеют, говаривал Иван Арнольдович. Таблетку глотнул. Глаза закачены. Что с температурой у него?»

Волков возложил ладонь на горячий лоб.

— Я говорил тебе, — зашипел за спиной Джокер. — Не устраивай здесь своих фокусов!

Саша осторожно снял ладонь с горячего мальчишечьего лба, поправил сползшее одеяло, не говоря ни слова, поднялся с колен, аккуратно, чтобы не запустилась «Афина», взял Матвея обеими руками за ворот, приподнял и прижал спиной к стене. Подержав так малое время, и послушав, как слегка придушенный сатир хрипит: «Прости, княже!..» — сказал шёпотом:

— Мы вот как сделаем. Мальчик скоро придёт в себя. Матери пересказывай то, что я тебе говорить буду. От себя прибавишь что-нибудь, получишь по шее.

— Чего это вы? — спросила, хлопая глазами, Лизавета. Увлечённый воспитательной работой Волков не заметил, как вошла, нужно было срочно придумать объяснение.

— Консилиум у нас, — ответил Саша и выпустил воспитуемого.