Позади него Элленби переступал с ноги на ногу; на блестящей поверхности центральной панели электронно-вычислительной машины виднелось его расплывчатое отражение. Коуди заговорил, не оборачиваясь:

«Но если с индуктором вышла неудача, нам придется…» — Его мысли, словно тучей, заволокло образом смерти, умирания.

Он произнес это не вслух. Элленби сразу же прервал его; он тоже не говорил вслух — его мысль врезалась в мысль Коуди, остановив ее прежде, чем образ разрушения успел целиком оформиться в разуме Коуди.

«Нет. Произошла очередная осечка. Мы попробуем снова. Мы будем продолжать работу. Надеюсь, нам никогда не придется применить… это». — Его мозг нарисовал тонкий кристалл, спрятанный в машине, пластину, заключающую в себе смерть большей части человеческой расы.

«Как ни назови, это просто неудача, — прозвучали слова Коуди в тишине его разума. — Цель слишком высоко. Никто не знает, что делает человека телепатом. Никому никогда не удастся пробудить телепатию механическим путем. Индуктор никогда не сработает. Ты это знаешь».

«Я этого не знаю, — ответил спокойной мыслью Элленби. — Думаю, что это возможна Джеф, это сказывается сильное перенапряжение».

Коуди коротко расемеялся.

«Мериам оставался на этой работе три месяца, — сказал он. — Брустер выдержал дольше всех — восемь месяцев. У меня идет шестой месяц. В чем же дело? Боишься, что я все брошу, как Брустер?»

«Нет, — сказал Элленби. — Но…»

«Ладно, — раздраженно прервал его Коуди. — Забудь об этом». — Он ощутил, как мысли Элленби касаются его мозга быстрыми и легкими, беспокойными движениями. Элленби был психологом. И Коуди, само собой, побаивался его. В настоящий момент ему не хотелось возбуждать излишнее внимание к себе опытного специалиста. Под его мыслями, находящимися на поверхности, пряталось нечто, внушающее ужас и тем не менее влекущее, и он не желал, чтобы об этом кто-то знал. Усилием воли он вызвал приятные мерцающие мысленные образы, чтобы отгородиться ими, как дымовой завесой, от прощупывания Элленби. Сосны, купающиеся в теплом дожде, — в четверти мили над их головами, над известняковым небосводом. Тишина и покой чистого неба, нарушаемые лишь жужжанием вертолета и свистом рассекающих воздух лопастей. Лицо жены, ее нежный смех в минуты хорошего настроения.

Он почувствовал, как беспокойство Элленби улеглось, услышал, как тот переступил с ноги на ногу, но не обернулся.

«В таком случае я ухожу, — мысленно сообщил Элленби. — Я просто хотел видеть тебя после сообщения о том, что мы снова зашли в тупик. Все в порядке, Джеф?»