Корабль содрогается раз, другой, третий — хорошо, я потратила время на то, чтобы все, что могло бы свалиться, было надежно закреплено или убрано в ящики. Моя природная способность предвидеть только плохое здесь выручила. Закон неотвратим — все, что может быть свернуто при моем перемещении мимо, будет повреждено и при аварии.

Нашу посудину встряхивает с такой силой, что я сажусь на пол в углу, не добравшись до компенсаторного кресла. Вцепляюсь рукой в какую-то стойку и вслух возмущаюсь:

— Идиоты. Столько ж денег эта штука стоит. Они ее строили?!

— Это ты кому? — голос Ската звучит так неожиданно среди мигания аварийного освещения и взывания каких-то зуммеров, что я взвизгиваю и не могу остановиться.

— Ой, — спохватываюсь и поднимаю на него глаза.

Внезапно в этот момент вспыхивает обычный свет и перестают мигать красным датчики сходившей с ума техники.

По лицу парня стекают струйки крови, он безуспешно пытается стереть их рукой, но только хуже размазывает.

— Можешь заклеить? Только поскорее.

— А что случилось? — корабль больше не трясется, и я могу встать, не опасаясь завалиться на него же.

— Ничего особенного, — улыбается он. — Мы, как всегда, победили.

— Кого? — спохватываюсь и усаживаю его.

— Так кого ты так костерила? Это мы идиоты?

— Нет. Такого и в мыслях не было. Кто-то же напал первым. И зачем?

Он отмалчивается, и я продолжаю развивать мысль о том, что все вопросы можно решить, просто поговорив на разумном уровне, что если у кого хватило мозгов построить свой звездолет и приделать к нему пушки, то значит, и обсудить свои желания могут. Вот я, например, могу всегда сформулировать, чего хочу.

Скату деваться некуда, он сидит с запрокинутой головой, а я зашиваю довольно серьезное рассечение у него на лбу, и ему не покивать мне и даже не ответить, потому что я просила не шевелить челюстями — мышцы у парня настолько сильные, что стоит ему приоткрыть рот, как начинают играть и скулы.

— Вот и все, — поверх пенки на всякий случай заклеиваю еще пластырем, чтобы не потревожил рану, когда пойдет переодеваться и в душ. — Кстати, мыться можно с этой налипкой, она не боится воды.

— Знаю, — кивает он. — Знакомо. Да, а от головной боли ничего не дашь заодно?

— Болит? Почему сразу не сказали?! Это же грозный признак. Медик вернется. И надо будет Вас обследовать, это же сотрясение мозга. Вот, я же говорила. Ну почему нельзя было сразу сказать? Я же спросила.

— Ринааааааа! — стонет он. — Дай от головы и отпусти уже на все четыре стороны. — Я всего лишь головой клюнул, когда рубку встряхнуло. Силовые щиты едва выдержали, но с кресла выскочил.