– Это вы решили скрывать от нас правду! Вы из-за вашей нерешительности могли довести всех нас до голодной смерти.

Согласный и злой ропот прошел по рядам команды Каликса. Слоан подняла руку, словно одним этим барьером могла удержать их.

– Вы видите, Танн, – перекрикивая усиливающийся шум, сказала она, – вы тоже не невинная овечка. Нет среди нас невинных овечек, – жестко добавила она, и если ее взгляд слишком надолго задержался на Норде, то вождь клана знала почему. Накморская клыкастая улыбка была не самой дружелюбной, но в то же время Слоан не думала, что кроганка питала к ней ненависть. Ведь в конечном счете победа осталась за ними.

Благодаря тому, что Слоан сдалась.

Танн ощетинился:

– Это абсолютно несправедливо.

– Она права, – резко сказала Кеш. Она сложила руки на груди и, нахмурившись, смотрела на Танна и Эддисон, стоявших у центральной панели управления.

Саларианец напустился на Кеш:

– Прошу вас, хватит высказываний третьих сторон. Кроганы сделали более чем достаточно и…

– Они убили Каликса, – прокричал кто-то сзади.

Ирида. Черт! Слоан не учла привычку азари бередить старые раны. Она повернулась, схватила того, кто оказался ближе всего, – турианку с синяком под распухшим глазом и с новыми шрамами, появляющимися на щеке, – подтянула ее к себе.

– Сделай так, чтобы она заткнулась.

Инженер кивнула и стала протискиваться через ряды заключенных.

Кеш, ничуть не смущенная тем, что ее попытались осадить, сказала:

– Все стороны почувствовали вкус смерти. Сделали ошибки. Если мы пеняем им на их ошибки – а мы должны это делать, – жестко добавила она, – то мы должны признать и свои.

Норда рядом с ней фыркнула и произнесла какое-то слово, похожее на «мягко». Потом четким голосом недовольно добавила:

– У тебя есть и свои ошибки, за которые ты должна отчитаться.

Бровь Слоан взметнулась, когда Кеш повернулась к Норде. Две кроганки начали препираться, но тут старый кроган встал между ними.

– Не всё сразу, – сказал он, каждое слово выкатывалось из его рта, словно ржавый железнодорожный костыль. Простой шаг, небрежное замечание – и обе кроганки замолчали.

Внезапно Эддисон подняла руку, нахмурилась: