– Он, видимо, пошел в буфетную – на стенке кладовой буфетная стойка, знаешь? И как раз ударило. И – осколком трубопровода в грудь.

– Кто у вас врачом?

– Пассажирский помощник, Ксаверы Бутенко. Ты знал Филипа?

– Только по имени, – терпеливо солгал Хайдаров.

– Я с ним работал на Ганимеде. Эх! Это был всем кураторам куратор. Эх! – Жермен запустил обе руки в волосы. – Слушай, Никола. Я, как принято говорить, старый космический зубр. Хоронил многих. Это же космос – не прогулка за фиалками. Но – Филип Шерна! Слушай, с нами едет пассажиром Тиль Юнссон. Не знаешь? Ксаверы боится его будить, потому что Филип дважды спасал Юнссона от гибели. Дважды! Один раз поймал его капсулу, потерявшую ход, – ну, это обычное, – а второй раз не пустил на пилотирование. Знаешь, как это бывает? Субъект здоров, как зубр, функции в норме, в норме, в норме, а что-то тебе не нравится.

– Разумеется, – сказал Хайдаров. – Еще бы!

– Разумеется? А часто у тебя хватало храбрости отменить задание, когда нет свободных пилотов и подходит противостояние или протуберанец или у кого-то кончается жизнеобеспечение, – осмеливался ты запретить вылет только потому, что тебе, паршивому психологу, не нравится, как пилот моргает?

– Бывало, – сказал Хайдаров.

– Один раз осмелился, а?

– Ну, один.

– Так вот. Шерна запретил Юнссону лететь. А через сутки, когда пилот, полетевший вместо него, вылезал из метеорного пояса, Тиль, праздно слоняющийся по Ганимеду, выдал синдром Кокошки…

– Тиль – это Юнссон? – спросил Хайдаров.

Надо было прервать нервные излияния Марселя, вернуть разговор из эмоциональной сферы в логическую. Странно было видеть космического куратора в таком взвинченном состоянии.

Жермен осекся. Выражение растерянности спряталось под привычной сосредоточенно-бодрой маской. Он снял с подлокотника каску, нахлобучил на рыжую голову.

– Ладно, куратор… Спрашивай, что тебя интересует?

И снова это было сказано не так. Равнодушие с едва уловимым оттенком недоброжелательности.

– Странный вопрос… Я хотел бы знать, зачем меня вызвали.

– А! В момент атаки в кают-компании было двое. Шерна и еще кто-то, пожелавший остаться неизвестным.

Несколько секунд Хайдаров смотрел в его бодрое лицо.

Смотрел, надо признаться, тупо. Нерешительно переспросил: