2

2

Когда мистер Бультитьюд пришел в себя, было темно и пахло чем-то незнакомым. Он не удивился и не огорчился. К тайнам он привык. Заглянуть там, дома, в дальнюю комнату было для него так же интересно и страшновато. К тому же пахло тут неплохо. Он унюхал еду и, что еще приятней, медведицу. Были здесь и другие звери, но это его не трогало. Он решил пойти к еде и к медведице и только тогда открыл, что с трех сторон – стены, с четвертой – решетка. Открытие это и мутная тоска по людям ввергли его в уныние. Его охватила печаль, ведомая лишь зверю, – безутешная, непроглядная, которую не умиряют проблески разума.

Однако совсем неподалеку примерно так же томился и человек. Мистер Мэггс горевал, как горюют лишь простые люди. Человек образованный облегчил бы душу размышлением. Он стал бы думать, как же это такая гуманная с виду идея – лечить, а не наказывать – лишает тебя на самом деле и прав, и даже мало-мальски точного срока. Но мистер Мэггс думал об одном: сегодня, в это самое время он мог бы пить дома чай (уж Айви да приготовила что-нибудь вкусное!), а вот как обернулось…

Сидел он тихо. Раз в две минуты по его щеке сползала большая слеза. Ему хотелось курить.

Обоих освободил Мерлин. Зал он покинул, как только сработало проклятие Вавилонской башни. Никто не заметил его ухода, лишь Уизер услышал ликующий возглас:

– Qui verbum Dei contempserunt, eis auferetur etiam verbum hominis![38]

Больше никто не видел ни священника, ни бродяги. Мерлин отправился к узникам и зверям. Мистеру Мэггсу он сунул записку: «Дорогой Том! Я надеюсь, что ты здоров. Хозяин у нас очень хороший. Он говорит, чтобы ты шел сразу сюда, в усадьбу, где деревня Сэнт-Энн. Через город не ходи ни за что. Выйди на шоссе, тебя подвезут. У нас все хорошо. Целую тебя. Твоя Айви». Прочих пленников он пустил идти куда хотят. Бродяга забежал на кухню, набил как следует карманы и ушел на волю. Путь его мне установить не удалось.

Всех зверей, кроме осла, исчезнувшего вместе с бродягой, Мерлин послал в зал. Мистера Бультитьюда он немного задержал. Тот узнал его, хоть от него пахло не так сладостно. Мерлин положил руку ему на голову, прошептал что-то на ухо, и темное сознание преисполнилось восторга, словно предвкушая запретную, забытую радость. Медведь потопал за волшебником по темным переходам, думая о солоноватом тепле, приятном хрусте и о том, что можно лакать, лизать и грызть.

3

3

Марк почувствовал, что его трясут; потом в лицо плеснула холодная вода. Живых людей в зале не было. Свет заливал мешанину грязи и еды. Обломки драгоценной посуды лежали рядом с трупами; и те и другие казались от этого еще гнуснее. Над ним склонился баскский священник.