Ему показалось, что сзади кто-то есть.

– Кто там? – резко спросил он и решил посмотреть.

Но, к большому его удивлению, тело не послушалось. Снег уже падал. Феверстон не мог ни обернуться, ни остановиться. Ехал он быстро, хотя снег ему мешал. Он слышал, что иногда машиной управляют с заднего сиденья; сейчас вроде бы так и было. Вдруг он обнаружил, что едет не по шоссе. Машина на полной скорости мчалась по рытвинам так называемой Цыганской дороги (официально – Вейланд-стрит), соединявшей некогда Бэлбери с Эджстоу, но давно поросшей травой.

«Что за черт! – подумал он. – Неужели я напился? Так и шею свернешь».

Но машина неслась, словно тому, кто ее вел, дорога очень нравилась.

6

6

Фрост покинул зал почти сразу после Уизера. Он не знал, куда идет и что будет делать. Много лет он думал, что все, представляющееся уму причиной, лишь побочный продукт телесного действия. Уже год с небольшим, с начала посвящения, он стал не только думать это, но и чувствовать. Он все чаще действовал без причины – что-то делал, что-то говорил, не зная почему. Сознание его лишь наблюдало, но он не понимал, зачем это нужно, и даже злился, хотя убеждал себя, что злоба – лишь продукт химических реакций. Из всех человеческих страстей в нем оставалась лишь холодная ярость против тех, кто верит в разум. Он терпеть не мог заблуждений. Не мог он терпеть и людей. Но до этого вечера он еще не испытывал с такой живостью, что реально только его тело, а некое «я», как бы наблюдавшее за его действиями, просто не существует. До чего же мерзко, что тело порождает такие призраки!

Так Фрост, чье существование он сам отвергал, увидел, что тело его вошло в первую комнату, откуда тянулись трубки, и резко остановилось, заметив обнаженный и окровавленный труп. Произошла химическая реакция, называемая ужасом, Фрост остановился, перевернул труп и узнал Стрэйка. Потом он заглянул в ту, главную комнату. Филострато и Уизера он едва увидел, его поразило иное: головы на месте не было, ошейник был погнут, трубки болтались. Он увидел голову на полу; но то был Филострато. От головы Алькасана не осталось и следа.

Все так же не думая, что он будет делать, Фрост пошел в гараж. Было пусто и тихо, снег покрыл землю. Фрост вытащил столько бачков с бензином, сколько смог. В комнате, где они занимались с Марком, он сложил все, что только могло гореть. Потом он запер дверь изнутри и сунул ключ в переговорную трубку, выходившую в коридор. Он толкал его, пока мог, потом вынул из кармана карандаш и затолкал еще дальше. Когда он услышал, как ключ звякнул об пол, надоедливый призрак – разум – сжался от ужаса. Но тело не послушалось бы, даже если бы он хотел. Оно облило бензином груду вещей и поднесло к ней спичку. Только тогда те, кто им управлял, позволили ему понять, что и смерть не покончит с иллюзией души, хуже того: что именно она закрепит навечно эту иллюзию. Тело исчезало; душа оставалась. Фрост знал теперь (и не хотел знать), что ошибался всегда; что личная ответственность существует. Но ненависть его была сильнее знания. Она была сильнее даже физической боли. Таким и застала его вечность, как рассвет в старых сказках застает и превращает в камень продавших свою душу.