— Так это же…

— Вот именно!

— Ядра-корпускулы, — констатировали мы одновременно.

— Не может быть! — не поверила я.

— Может, — авторитетно заявил капитан. — Немного изменённые и уменьшенные до квантовых единиц, но это они.

Я всмотрелась повнимательней.

— И все разные… Отличаются по форме. Почему? Вот эти более продолговатые…

— До конца не уверен… — задумчиво проговорил Риген. — Но, полагаю, некоторые из них — астероны, а другие фотостероны… Вот, погляди, для сравнения.

Он протянул мне прозрачную чашку с ядрышками.

— А эти у тебя откуда?

Неужели пронюхал, где мой тайник? Не-ет…

— Подобрал на Ориатоне, когда ты отвернулась, и всячески изучил. Так вот, состав ориатонских корпускул и этих квантовых частиц астроморфа во многом идентичен, но не во всём.

— Опупеть!

«О, господи!» — я чуть не выронила чашку и поспешно вернула её Ригену.

— И ты считаешь… Что мы к этому причастны?

— Я не считаю, — мрачно откликнулся капитан. — Мы безусловно к этому причастны. Происхождение астроморфов как-то связано с ориатонцами, а они выжили лишь благодаря нам…

«О сколько нам открытий чудных…».

— Ядрышки… Кто бы мог подумать? — пробормотала я.

— Ориатонцы…

В самую напряжённую минуту кульминационного откровения в лабораторию заглянул ватар.