– Камешек-то один. Нельзя пнуть одну половинку мяча. В общем, включилась тревога, все плачут. А когда нас выпустили, ее уже не было. Марсианская верфь деленда, и половина наших с ней. Было просто… но се[20]. Раньше одно, после другое.

– Но с тобой ничего не случилось, – заметил Филип.

Марта чуть заметно качнула головой.

– Мама погибла. Ее убежище треснуло.

Филипу ее слова пришлись прямо под дых.

– Извини.

– Говорили, это было быстро. Она даже не поняла.

– Да, – сказал Филип. Его ручной терминал звонил четвертый раз за час.

– Ты точно не хочешь ответить? – спросила Марта. – Твоя девочка крепко тебя добивается.

– Нет. Не надо, – ответил он. И еще: – У меня тоже нет матери.

– А с твоей что?

– Ушла от отца, когда я был совсем маленьким. Папа рассказывал, он меня спрятал, потому что она сошла с ума. Я не знаю. Я ее впервые увидел несколько месяцев назад, но теперь ее снова нет.

– По-твоему, она похожа на сумасшедшую?

– Да, – сказал Филип. И: – Нет. Похоже, она сама решила уйти.

– Сурово.

– Она мне сказала: у каждого в жизни есть одно право – право уйти.

Марта недоверчиво хмыкнула.

– Сучье дело – сказать такое сыну.

Вход в клуб был устроен как шлюз – с наружной и внутренней дверью по концам короткого коридора, чтобы входящие не впускали яркого света снаружи. Яркая полоска и несколько силуэтов означали, что обе двери открылись разом. Филип подумал, не рассказать ли девчонке побольше. «Я думал, что видел, как она покончила с собой, только она, оказывается, не умерла. Просто опять ушла». Это было бы правдой, хоть и мало походило на правду. О таком можно говорить только с теми, кто там был. Ручной терминал снова звякнул.