– Хватит, молодой человек. Вопрос закрыт.

Мистер Лэтем стоял рядом, внимательно слушая, но рта не раскрывал. При этих словах он приподнял бровь и очень спокойно сказал папе:

– Как, Эр Джи, а я-то думал, что ваше слово – ваш вексель!

Предполагалось, что я ничего не слышу, да и все остальные тоже, и прекрасно, потому что не стоит, чтобы папа знал, что кто-то знает, что он не прав. От этого с ним еще тяжелее иметь дело. Я поспешно переменил тему:

– Слушай, папа, может, мы все сможем пойти? Вон, что это там за скафандр? – и показал на вешалку внутри какой-то загородки. На загородке висел замок. На вешалке болталось десятка два скафандров, а на дальнем ее конце я заметил совсем маленький скафандр – его ботинки едва доставали до пояса соседнего.

– Ага, – просиял папа, – это как раз то, что нужно! Мистер Перрин! А, мистер Перрин? На минуточку! Я-то понял так, что у вас вообще нет маленьких скафандров, но вот этот, мне кажется, нам вполне подойдет.

Папа уже возился с замком на перегородке. Мистер Перрин его остановил:

– Этот скафандр брать нельзя.

– Да? Это почему?

– Все скафандры за этой перегородкой – частная собственность, они напрокат не выдаются.

– Что? Чушь какая! Резерфорд – государственное предприятие. А мне нужен скафандр для моего ребенка…

– Но он не выдается.

– Я поговорю с директором.

– Думаю, что придется. Этот скафандр изготовлен по специальному заказу для его дочери.

Они так и сделали. Мистер Лэтем поймал директора на линии. Папа поговорил с ним, потом директор поговорил с мистером Перрином; потом опять с папой. Директор не возражал одолжить скафандр, тем более папе, но не хотел приказывать мистеру Перрину брать на поверхность маленького ребенка.

Мистер Перрин не поддавался, и я его не осуждал, но папа потихоньку успокоил его и уговорил, и в конце концов мы все влезли в скафандры, проверили давление и подачу кислорода, включили наши рации. Мистер Перрин устроил перекличку по радио и напомнил, что мы все на одной волне, поэтому лучше предоставлять ему бо́льшую часть переговоров и не отпускать вслух посторонние замечания, потому что это будет мешать всем слушать. Потом мы остановились у шлюзовой камеры, и он предупредил, чтобы мы держались все вместе и не пробовали, как быстро можно бегать и как высоко прыгать. У меня прямо сердце из груди выскакивало.

Наружная дверь шлюза открылась, и мы гуськом вышли прямо на поверхность Луны. Наверное, это было так же здорово, как я представлял в мечтах, но я так сильно волновался, что плохо соображал в ту минуту. Солнце сверкало так ослепительно-ярко – ничего ярче я в жизни не видел, а тени были такие чернильно-черные, что в них с трудом можно было что-нибудь разобрать. Слышно ничего не было, кроме голосов по радио, но их можно было выключить.