Сначала я хотел взять с собой Кельбика, но затем отказался от этой идеи. Для будущего Земли было необходимо, чтобы хотя бы один из нас оставался живым, а я вовсе не был уверен в том, что удастся вернуться. Я захватил с собой полтора десятка полицейских, и, облаченные в спасиандры, мы устроились в одном из пустых домов внешнего Хури-Хольдэ, неподалеку от шахты, от которой было рукой подать до ангара больших космолетов.

Почти все корабли давно уже были перемещены на подземные стоянки, но на случай срочных межпланетных перелетов с десяток летательных аппаратов были оставлены в ангаре. Если кто-то пожелал бы покинуть Хури-Хольдэ, ему пришлось бы пройти мимо нас. Чтобы оставаться в контакте с Советом, я распорядился прогреть пост связи, располагавшийся в занятом нами доме, и смог таким образом наблюдать за распространением солнечного взрыва через выводимые на экран изображения.

Мы все были вооружены тяжелыми фульгураторами. Мятеж должен был начаться менее чем через час, и нам не оставалось ничего другого, кроме как ждать. Так мы и сделали.

Мы находились на седьмом уровне, улицы, вплоть до этой высоты, были заполнены замороженным воздухом и снегом. Напротив нас простирался старый парк, теперь представлявший собой рыхлую волнообразную льдину, над которой то тут, то там возвышались ангары. Ворота первого, ближайшего к нам, были свободны от снега. Слева от нас из ледяной корки пробивалась небольшая надстройка шахты.

Убивая время, я болтал ни о чем сначала с Ренией, потом с Кельбиком.

— Не подставляйся под пули, — вдруг сердечно произнес последний. — Я вообще не понимаю, что ты забыл там, наверху. Тебе там в самом деле не место.

Мне там действительно было не место. Я вышел целым и невредимым из стычки с фаталистами, случившейся в лесу уже в столь, казалось бы, далекие времена, когда на Земле еще была атмосфера и деревья, но я и сам прекрасно понимал, что, в плане эффективности в бою, любой из моих полицейских даст мне сто очков форы. Я занимал важную должность, да чего уж там: одну из самых важных — теперь я мог сказать это без ложной скромности, — так как, если не считать теоретического вето Совета, я являлся повелителем обеих планет. У меня была любимая жена, отвечавшая мне взаимностью, множество добрых друзей. И однако же я решил поучаствовать в этой, в общем-то, не имевшей особого значения заварушке и отдавал распоряжения таким тоном, что мне никто не осмеливался перечить. Зачем?

Я не был таким уж ценным кадром, чтобы без меня где-то не могли обойтись. Кельбик вполне смог бы меня заменить и, полагаю, где-то справился бы с моими нынешними обязанностями даже лучше, чем я сам. С другой стороны, если бы меня не стало в самый разгар кризиса, на какой-то момент, несмотря на гарантированную Советом преемственность, в функционировании всей системы управления могли бы произойти вредоносные для нашей планеты перебои. Таким образом, мне лучше было бы остаться в контрольном зале, и пусть бы подавлением мятежа занялись другие. Другие... Возможно, в этом и крылась причина? Быть может, я ощущал бы определенное отвращение, определенный стыд, посылая других в бой, тогда как сам бы ничем не рисковал? Я уже и сам не знал, что и думать. И пока мы ожидали в этой пустой комнате, вся обстановка которой сводилась к огромному экрану, я вдруг, впервые в своей сознательной жизни попытавшись заняться самоанализом, понял, почему нахожусь здесь: мне просто-напросто нравились сражения и битвы!