Но он просчитался — нож ускользает, крутясь по полу.

И тут на Синджира падает тень. «Это конец», — думает он. Призрак явившейся за ним смерти.

Отчасти он прав — это действительно смерть.

Но она пришла не за ним.

Вуки обрушивает рукоятку циркулярной пилы на голову Одейра — бам! Имперец вскрикивает и откатывается в сторону. Вуки делает шаг и наступает ему на спину.

Отшвырнув пилу в сторону, он хватает Бел-Описа за руки и начинает тянуть, тянуть, тянуть…

Одейр кричит. Затем раздается треск, словно сломалась ветка.

Треск этот прекрасно знаком Синджиру. Когда-то чужие страдания и сопровождавшие их звуки казались ему песней.

Но сейчас не время об этом думать.

Пора действовать.

Он встает на четвереньки, только теперь по-настоящему увидев царящий вокруг хаос. Невесть откуда появившиеся штурмовики стреляют из бластеров. Однако освобожденных вуки это нисколько не пугает — яростно рыча, они набрасываются на людей Толрака. Какой-то солдат пролетает над головой Синджира, размахивая руками, и с глухим хрустом врезается в бревенчатую стену.

Нож! Рука Синджира нашаривает клинок, и бывший имперец наконец неуверенно поднимается на ноги, чувствуя себя так, словно его протащили через пищевод гандарка.

Он бросается к клетке Джома, используя нож в качестве отмычки.

Барелл молча наблюдает за ним. Грудь его тяжело вздымается.

На мгновение Синджира переполняет сочувствие — у Джома действительно нет левого глаза. Причем удалили его без всякого изящества — глазница сморщена, от нее расходятся грубые швы. Спасибо хоть никаких признаков инфекции не наблюдается.

Раздается щелчок, и клетка открывается.

— Что-то я паршиво себя чувствую, — ворчит Барелл.

— Выглядишь ты тоже отвратно, если так посмотреть. — Синджир подмигивает и показывает на свой глаз.

— Ты что, пьян?

— Увы, нет.