– Ты не посмел бы убить меня этой штукой, – говорит Анелиза. Дерзость. Дерзость – лучше, чем ничего.

– Я посмею все, что мне захочется. Но уточню: я бы тебя не убил. Паук вооружен нелетальным нейротоксином, который раскурочил бы твою нервную систему так основательно, глубоко и жестко, что ты даже не смогла бы взять в руки этот инструмент, не говоря о том, чтобы извлечь из него ноту. Прощай. Рад, что ты согласилась. Друзья ждут тебя в баре. Ты заслужила выпивку.

При всей массивности он двигается ловко и плавно. Анелиза дрожит. Не может перестать. Наверное, никогда не перестанет.

Демоны.

Она приехала, как и уезжала – с инструментом в руке, – единственная пассажирка, сошедшая на станции Теофил. А вот и ее мужчины: большой и маленький. Большой напряжен и сдержан: все в нем вопиет о потаенных эмоциях, которые, как ему кажется, никто не видит. Маленький – мрачен, серьезен и не может скрыть, как он счастлив.

Она почти возвращается в поезд. Это было бы лучше всего – уехать подальше от всех, кто когда-либо знал ее. Изменить имя, личность, стереть все сведения о ней, разбить сетар.

Но все равно ее найдут.

Взорвать шлюз, вышвырнуть себя и своих любимых мужчин в вакуум, чтобы умереть там в объятиях друг друга, и пусть их мозги горят огнем, пока нейроны угасают.

Но все равно ее найдут: на крыльях, по ветру, пешком, сверкая ножами – подосланные Брайсом Маккензи убийцы разыщут ее.

Что бы она ни сделала, добра не жди.

Вагнер подхватывает Анелизу, и она отвечает, как должна, но ее объятия слабы, тепло угасло, поцелуй болезнен и неискренен. Он это почувствует. До такой степени превратившись в волка, он видит вещи, незаметные людям.

– Прости, любимый, я до смерти устала.

Он берет ее футляр с сетаром.

– Итак, – говорит Робсон. – Мы тебя слушали. Я и Хайдер.

– И как вам?

– Это было хорошо. Наверное. Я на самом деле не знаю, что могу об этом сказать, потому что до конца не понял, что услышал. Было много… нот.

– Приму это как комплимент.

Вагнер открывает дверь крохотной квартирки, где маленький столик накрыт для пира, самого интимного из торжеств – домашней трапезы. Есть еда из кафе, подарки от друзей и доброжелателей. А кое-что они явно сделали сами. Анелиза ест, не испытывая и намека на удовольствие.

– Мне что-то нехорошо, – говорит она, отказываясь от холодного рамена и хумуса из белых бобов. – Наверное, правду говорят про воду в Царице. Трубы старые, вода грязная. Вы не против, если я просто лягу спать? Извините.