Она лежит без сна в крошечной каморке и слушает, как ее мужчины убирают, моют, наводят порядок. Прислушивается к их голосам. Они говорят на португальском, который Анелиза по-прежнему понимает с трудом, поэтому она может лишить их слова смысла и слушать как чистые звуки, будто они – инструменты. Вагнер – кларнет, текучий и звучный, приятный и мелодичный. Голос Робсона выше: пикколо, но он ломается, то и дело переходя в низкие ноты.

Анелиза всхлипывает. Кровать трясется, и она надеется, что Вагнер и Робсон не чувствуют этого сквозь ткань дома. Она притворяется спящей, когда Вагнер подходит к ней. Он забирается в кровать рядом, по привычке сворачивается калачиком, прижимаясь членом к ее ягодицам. Это невыносимо, она не может вынести прикосновение его кожи, его тепло, волосы на его теле; этот сладкий волчий запах.

Когда он засыпает, она выходит в гостиную. Пытается развлечься, но угрызения совести это не пересиливает. Пытается выпить, но от ужаса ее тошнит. Пытается музицировать, но ее демон бессилен против превозмогающего кошмара.

– Эй.

Она не слышала, как он встал. Волки двигаются тихо.

– Просто вышла попить воды.

Он знает, что это ложь. Она знает, что другого шанса не будет. Эта старая пословица Суней: «Даже боги не в силах помочь женщине, которая упускает свой шанс».

– Я все еще сама не своя, – говорит Анелиза. – Не могу сосредоточиться ни на чем, мое тело разбито, а разум кипит. Кажется, я начинаю чуть лучше понимать, что ты чувствуешь, когда меняешься.

Вагнер морщится.

– Я знаю, что это не все… что полностью мне тебя не понять. И со мной все наладится через день-два. С тобой…

– Не надо, – говорит Вагнер, и Анелиза слышит, как что-то рвется у него внутри.

– Снова разгорается свет, верно? – Анелиза отсутствовала все время, пока он был в тени. Она знает все нервные тики, поводы для раздражения и маленькие мании, которые накапливаются день за днем, пока Земля становится ярче. Тень снова превращается в волка.

– Ступай, Вагнер. Это тебя убьет. С каждым разом хуже. Я же вижу. Даже Робсон видит.

– Не впутывай в это Робсона.

– Стая нужна тебе. Это нейрохимия. Ты можешь отказаться от лекарств, но ничего не пройдет насовсем. Это твоя природа, Вагнер, твоя природа. Ступай к ним.

– Это небезопасно!

Сухожилия на его шее, вены на лбу выдают крепко сдерживаемые эмоции. Не ярость, не гнев – все сложнее. Это совершенно другое «я», скованное цепями, запертое в клетку, воющее.

– Только на одну ночь, на две ночи. Можешь даже встретиться с ними на полпути. Посмотри на себя, Вагнер. Ты протянешь так пять лет? Каждые две недели, когда Земля круглая…