Пока он закрывает дверь пассажирского модуля, из корпуса корабля выдвигаются многоствольные орудия.

– Какого черта? – говорит Лукас.

– Украли их у «Маккензи Гелиум», – кричит Ник Воронцов. Все звуки в доке заглушает постукивание и позвякивание: это бегут боты на своих лапах с когтями-стилетами. – Если они сбили один из наших кораблей к чертовой матери, мы можем ответить тем же. Извини, малыш, если это навевает дурные воспоминания.

– Я ничего не помню про Тве, – говорит Лукасинью.

– Я помню, – говорит Луна.

Звучат пять быстрых выстрелов, друг за другом.

– Один выстрел – один бот, – говорит Ник Воронцов. – Здесь полным-полно деликатного оборудования. Мы можем стрелять, только если удается хорошо прицелиться. По местам.

– Сколько их там? – спрашивает Ариэль, застегивая ремни своего противоперегрузочного кресла.

– Больше пяти, – отвечает Ник Воронцов.

Череда выстрелов – таких быстрых, что они сливаются в один. Тишина.

«Старт инициирован, – сообщает ИИ корабля. – Наружная шлюзовая дверь открывается».

– Они наверху! – врывается женский голос на общий канал. – Поверхность ими кишит.

– Расчистите нам место! – вопит Ник Воронцов, пристегнутый между Луной и Лукасинью.

– Будем стартовать по-новому, – говорит капитан. – Ждите.

У каждого на линзе появляется обратный отсчет. Ник Воронцов берет Луну и Лукасинью за руки.

– Хорошо кричать… – начинает он, но не успевает договорить: «Орел» срывается с места. В пассажирском модуле орут во все горло. Сквозь какофонию выстрелов и грохот двигателей слышен повторяющийся треск скорострельных пулеметов. Корабль трясется, кресла трясутся, каждая клеточка в теле каждого пассажира тоже трясется.

Лукас видит страх и боль на лицах тех, кого любит. Сперва боишься, что все закончится слишком быстро – и ты упадешь с небес, потом – что все закончится мгновенно, огромным взрывом. И в конце концов, боишься, что это вообще не закончится.

«Обратный отсчет до отключения главного двигателя, – говорит „Орел“. – Приготовиться к свободному падению через три, два, один».

И все. Лукас чувствует, как его желудок сжимается, вес исчезает. Увидев на лице Абены Асамоа страдание, Ник Воронцов отстегивает ремень и подплывает к ней с мешком для рвоты. В тишине после характерных звуков и виноватого бормотания все отчетливо слышат щелчки, доносящиеся от переборки. Цок-цок, цок-цок, прямо к встроенному трапу.

– Твою мать, – говорит Ник Воронцов. – Они на корпусе.