– Тебе нет дела до моих девушек, – сумрачно ответил Андрей. – А про медведя ты говоришь верно. Виноват...

   – Виноват он!

   Я поняла, что надо как– то обозначить себя. Они же не поверят, что я не нарочно подслушала. Я кашлянула и пошла к крыльцу. Жаровы сразу же замолчали. Игорь кивнул мне, пожелал доброго вечера. Сказал:

   – Ладно, пойду… Потом договорим.

   И ушёл в дом.

   – Влетело тебе? – сочувственно сказала я Андрею.

   Тот только плечами пожал. Подумаешь, влетело. Глупости, с кем не бывает…

   Я порылась в кармане и нашла его цветок. Подобрала, когда ждали машину, уже остывший, он недалеко упал:

   – Вот, нашла…

   Он слегка улыбнулся: чуть дрогнули уголки губ, в глазах появились чёртики. Сказал:

   – Возьми себе. На удачу.

   – Спасибо, – поблагодарила я, спрятав каменный цветок в нагрудный карман.

   В свете фонарей появились первые робкие снежинки. Они падали тихо, медленно кружась, потому что не было ветра. Холодало, пришлось затянуть потуже капюшон. Повисшее между нами неловкое молчание оказалось неожиданно острым, как осколок льда. Мы оба не могли придумать, что сказать и что сделать, чтобы нарушить его. Не знаю, сколько ещё простояли бы как дураки. Но в жёлтый свет фонарей вдруг добавились призрачные серебристые сполохи.

   – Что это? – спросила я, поднимая голову.

   Свет шёл из окна на третьем этаже. Странный, серебристо– жемчужный, он катился по стенам упругой волной. У Андрея переменилось лицо. Я испугалась даже.

   – Что случилось?

   Я ещё не понимала ничего.

   – Настя, – одними губами выдохнул он и кинулся в дверь.

   Я бросилась за ним.

   Анастасия Владимировна Жарова умерла во сне. Прилегла на кровать и уснула с улыбкой на губах. А рядом с нею, на прикроватной тумбочке, пылал тем самым странным серебряным светом огромный цветок на тонкой длинной ножке. Прощальный дар уходящего, серебряная роза. Последний, самый последний выброс угасающей паранормы.