— А вы, извините, чего ожидали? Божественного откровения?

— Я правильно понимаю — наша беседа носит неофициальный характер?

— Целиком и полностью. Впрочем, как вы могли заметить, я не настаивал на блокировке «нейров».

— Еще бы вы настаивали! Так изящно выставить нас ослами — это умудриться надо!

— А кто такие ослы?

— Это такие вьючные животные, не отличающиеся ни умом, ни сообразительностью, — пояснил Усольцев. — А вот упрямства у них с избытком.

— Самокритично.

— А куда деваться, господи Заварзин? Или все же Завьялов? Ведь вы Александр Федорович, беглый наследник?

— Вот теперь я вынужден настаивать на деактивации вашего «нейра», Сергей Геннадьевич. Это конфиденциальная информация.

— Хорошо, убедили.

Усольцев, не удовольствовавшись просто деактивацией, сковырнул «нейр» с шеи и убрал миниатюрный кругляш в карман, но я все равно дождался подтверждения от Кумо, который засек изменение в окружающем фоне, и только тогда негромко сказал:

— Да, вы правы, Сергей Геннадьевич. Я Александр Завьялов.

Гость, казалось, только этого и ждал — вздохнул с облегчением и уже совершенно без агрессии спросил:

— Значит, Герман не блефует?

— Вы все видели, Сергей Геннадьевич. Выводы делайте сами. И только вам решать, дружить с нами, или идти на конфронтацию. Смею заверить, никому не нужную.

— Все это в высшей степени сомнительно, Александр, — покачал головой Усольцев. — Я бы и рад не поднимать шума, но есть некие обстоятельства, которые выше нас, как клана.

— Как знаете. Но учтите вот что. Я, конечно, вас ни к чему не принуждаю, но считаю своим долгом сообщить, что мы, Завьяловы, не злопамятны. Но злые, и память у нас хорошая. Поэтому не удивляйтесь, если в отношении вашего клана впоследствии будут приняты, э-э-э, меры. Например, на вашу просьбу о поиске и спасении корабля последует отказ. Или все извлеченные из подпространства ранее вами утраченные ресурсы снова пройдут мимо ваших складов. Не самая приятная ситуация, не правда ли?

— Очень похоже на шантаж, молодой человек.

— Ну что вы, право! Просто описываю возможные последствия. А теперь представьте, что Герман Завьялов продавил поправку Завьялова — Генца и занялся, хм, промыслом.

— Это будет… обидно.