Ночь была ясной и холодной. Мы смотрели на притаившийся внизу город, на бегущие огни, вспышки причудливо завивающегося света, на черную блестящую гладь Мичигана; казалось, за озером угадываются бескрайние белые равнины. А наверху, изогнувшись, застыло бездонное небо, где грозно ощерилась Большая Медведица и шагал по Млечному Пути Орион. Не часто увидишь такое величественное в морозной неподвижности зрелище.

– В конце концов, – продолжая разговор, сказал Майклс, – я знаю, что говорю.

Я пошевелился в своем уютном кресле. Слабый огонь в камине бросал в комнату колышущиеся тени, и леденящий звездный свет, пожалуй, не менее ярко освещал ставшие чужими предметы. Я усмехнулся.

– Вы там лично побывали?

Он повернул ко мне застывшее лицо.

– А как вы поступите, если я отвечу «да»?

Я отпил из бокала.

– Предположу, что у вас есть основания так говорить, и буду надеяться, что вы мне их откроете.

Он криво улыбнулся.

– О, ради бога, я тоже с этой планеты… И все же… и все же небо безгранично и непостижимо. Не изменится ли человек, вышедший к звездам? Не изменится ли Земля?

– Продолжайте. Вы знаете, я люблю фантазировать.

Майклс смотрел в ночь, будто не слыша меня, и вдруг резко повернулся и осушил бокал.

– Хорошо, – произнес он внезапно хриплым голосом, и акцент прозвучал как никогда сильно. – Тогда я расскажу вам сказку. Это мрачная сказка, ледяная, и советую вам не принимать ее близко к сердцу.

Я затянулся замечательной сигарой из его коробки и приготовился слушать.

В наступившей тишине он сцепил за спиной руки и, опустив голову, несколько раз прошелся у окна, потом наполнил бокал и сел рядом со мной. Его глаза смотрели на картину – угрюмое тяжелое переплетение красок, – которую никто, кроме него, не любил. Казалось, она придала ему уверенности, потому что он наконец решился.

– В далеком-далеком будущем существует некая цивилизация. Не стану вам ее описывать, это бесполезно. Представьте, что вы попали во времена строителей египетских пирамид: попробуйте рассказать им про вот этот город. Дело здесь даже не в том, что они вам не поверят; конечно, не поверят, но не это главное. Они вас просто не поймут. Весь ваш рассказ покажется им бессмыслицей. А жизнь наших современников, их работа, мысли и верования окажутся для них еще более непостижимы, чем эти огни, небоскребы и машины. Разве нет? И если я начну описывать вам великую энергетику будущего, генетические изменения, условные войны и говорящие камни, вы можете чувствовать все, что угодно, но вы не поймете.

Поэтому прошу вас лишь вообразить себе, сколько миллионов раз обернулась Земля вокруг Солнца после нашей смерти; как тщательно мы погребены и забыты. И еще представьте, что эта цивилизация мыслит так чуждо для нашей логики и наших законов, что открыла средства путешествия во времени. Но хоть каждый обитатель, каждый средний образованный житель смутно знает, что в незапамятные времена какие-то полудикари однажды впервые расщепили атом – лишь один или двое действительно были здесь, ходили среди нас и изучали. Ровно никому нет до нас дела, точно так же, как вас не волнует период ранней Месопотамии. Вы понимаете?