– Все нормально, – пролепетал Викен, – может, вы и правы.

– Я не знаю, – Корнелиус поплыл к двери. – Завтра я попытаюсь найти ответы на некоторые вопросы. Спокойной ночи.

Луна еще долго сотрясалась от рокота стартовавших ракет. Флот скользил к планете на металлических крыльях, расчерчивая грозное небо Юпитера полосами своих реактивных двигателей.

Когда Корнелиус открыл дверь пункта управления, первым делом он посмотрел на свою информационную панель. Голос резко произносил слова, которые транслировались на все станции: «Один корабль разбился, два корабля разбилось», но Англси, сидевший в шлеме, не проронил ни слова. Услужливый техник соорудил панель из пятнадцати красных и пятнадцати синих индикаторов, разместив ее над эсопроектором Корнелиуса, чтобы тот тоже понимал, что именно происходит. Разместил исключительно демонстративно, потому что было ясно, что эта информация нужна преимущественно Англси, однако эсо-оператор не выказывал ни малейшей заинтересованности.

Четыре красных индикатора уже погасли, поэтому четыре синих никогда не загорелись бы, свидетельствуя об успешном приземлении. Атмосферный вихрь, молния, парящий ледяной метеор, стайка мантоподобных птиц с плотью тверже металла – сотни разных факторов могли погубить четыре корабля, так что их обломки развеялись над ядовитыми лесами.

Четыре корабля, что за напасть! Ведь на них были четыре живых существа, превосходные мозги которых вполне сравнимы с твоими собственными. Эти существа были обречены провести первые свои годы жизни в бессознательной тьме и так никогда и не пришли в себя, кроме одного мгновения, на которое они пробудились, чтобы затем разлететься на многочисленные осколки после удара о ледяную гору. От осознания никчемности их жизни по телу Корнелиуса пробежал холодок. Без сомнения, это нужно было сделать, чтобы на Юпитере появилась хоть какая-нибудь разумная жизнь, и все же следовало действовать быстро, с использованием минимума ресурсов, чтобы следующее поколение появилось уже в результате любви, а не поточного производства.

Он закрыл за собой дверь и подождал немного, практически не дыша. Он видел инвалидное кресло Англси и латунный изгиб его шлема, обращенные к противоположной стене. Ни движения, ни какой-либо реакции. Что ж, хорошо! Будет неудобно, возможно, даже губительно, если Англси узнает, что за ним вот так наблюдают. Но он не узнает. Глаза его ничего не видели, а уши ничего не слышали вследствие запредельной концентрации.

Тем не менее псионик очень осторожно переместил свое массивное тело, двигаясь через все помещение к новому эсопроектору. Ему не нравилась роль шпиона, и он никогда бы на нее не согласился, если бы не видел в этом единственную надежду. Но при этом чувства какой-либо вины он не испытывал. Если его подозрения обернутся правдой, тогда такое подсматривание за Англси, понятия не имевшего о потере в себе всего человеческого, означало спасение бедного инвалида.