Через некоторое время, глядя на ночном ветру в глаза моей дочери, он начал свою песню. Пелась она примерно так:

Дальше не помню, но там было что-то неприличное.

Когда он закончил, Ялмар и Грим пошли проверить, готово ли мясо. Я видел, как слезы блеснули в глазах моей дочери.

– Такая красивая песня, – сказала она.

Кетиль выпрямился. Свет пламени разукрашивал его лицо дикими боевыми оттенками. В его тоне слышалась юношеская обида:

– Вот мы и узнали, на что способен этот человек: сидеть и сочинять красивые песенки для девушек. Держи его в своем доме только для этого, Оспак.

Торгунна побледнела, а Хельги положил руку на меч. Я видел, как лицо Джеральда помрачнело. Он сказал:

– Так нельзя говорить с добрыми людьми. Возьми свои слова обратно.

Кетиль встал.

– Нет, – сказал он. – Я не буду просить прощения у бездельника, объедающего честного землевладельца.

Он был вне себя от ярости, однако ему хватило ума не оскорблять вместе с Джеральдом и мою семью. В противном случае ему и его отцу пришлось бы биться с нами четырьмя. Джеральд тоже поднялся, сжав кулак, и сказал:

– Давай отойдем от костра и выясним отношения.

– С радостью! – Кетиль повернулся и, отойдя на несколько ярдов вниз по берегу, вытащил свой щит из лодки. Джеральд последовал за ним. Торгунна стояла ошеломленная, затем подняла его топор и побежала за ним.

– Ты ведь идешь безоружным! – закричала она.

Джеральд остановился в изумлении.

– Мне это не нужно, – пробормотал он. – Только на кулаках…

Кетиль подготовился, выпрямился и достал меч.

– Я и не сомневался, что вы в своей земле привыкли драться, как рабы, – сказал он. – Поэтому если ты попросишь у меня прощения, то мы позабудем об этом споре.

Джеральд стоял с опущенными плечами. Он пристально смотрел на Торгунну, как будто ослеп, как будто хотел спросить, что ему теперь делать. Она протянула ему топор.

– Итак, ты хочешь, чтобы я его убил? – прошептал он.