– Не знаю. – Парантам задумалась. – В Амальгаме сильны не только традиции гостеприимства, но и склонность разрывать отношения с теми, кто ею злоупотребляет. Я думаю, все сведется к тому, во что поверят люди: была ли Лал частью злого умысла Отчуждения или настоящей путешественницей, которая просто решила замести следы.

– Либо, за отсутствием веских доводов и с той, и с другой стороны, – предположил Ракеш, – все сведется к тому, как далеко они будут готовы зайти с презумпцией невиновности – как именно взвесят возможные риски.

– И каковы же эти риски? Даже если отчужденные начнут притворяться гражданами Амальгамы, вместо того, чтобы прятаться у себя в балдже, для нас они из-за этого опаснее не станут.

– Может, и так, но обманывать нас им не следовало. Как раз из-за этого их тяжело простить. И из-за этого же им так сложно доверять.

– Возможно, им пришлось солгать. – Парантам развела руками. – Это мое тело? Была ли я с ним рождена? И лгу ли я, делая вид, что живу в нем так же, как ты живешь в своем?

– Если им по силам притвориться Лал, то они уж точно были в состоянии сказать: «Мы, кстати говоря, не те, за кого себя выдаем».

– То, что мы можем вложить эти слова в уста Лал еще не означает, что они были на это способны – или были в состоянии понять, почему мы от них этого ждем.

Ракеш обхватил голову руками. – Забудем об Отчуждении. Как мы поступим с обитателями Ковчега?

– Будем продолжать их изучать, пока что-то не прояснится, – ответила Парантам. – Если бы ты разрешил мне прогнать кое-какие симуляции…

– Они разумны и имеют право на неприкосновенность частной жизни. Без их информированного согласия так поступать нельзя.

– Однако шпионить за ними мы можем сколько угодно?

– Одно дело, – с жаром возразил Ракеш, – тайно подсылать аватары, чтобы понаблюдать за их поведением на публике, а другое – украсть образцы ДНК для прогона имитационных моделей.

– И чем же их поведение на публике отличается от всего остального? Они не стремятся к уединению, каким бы делом ни занимались.

– Все упирается в их согласие, а не в социальные табу.

Парантам воздела руки в знак капитуляции. – Это ты их собрат, ты дитя ДНК. Тебе и решать, а я буду просто держать рот на замке.

Ракеш понимал, что его слова непоследовательны, но все же был вынужден защищать найденный им компромисс.

Жители Ковчега владели речью – и устной, и письменной. У них были инструменты, сельское хозяйство, промышленное производство. Они практиковали разделение труда: каждый из них играл определенную роль, поддерживая Ковчег в рабочем состоянии. Сначала Ракешу казалось, что эти роли были проявлением врожденных биологических каст, но впоследствии выяснилось, что это не так. Работники вовлекались в коллектив при помощи социально опосредованного механизма формирования привязанности, воздействие которого, несмотря на всю его мощь, все же можно было обратить; в определенных обстоятельствах их могли переманить в другую команду силой.