От ответа оператора международного аэропорта у меня кровь застыла в жилах: и речи быть не может ни о какой эвакуации, пока задание не будет выполнено. Я был потрясен. Как далеко было все это от занятий по военной тактике в академии! Там нас учили во время сражения сохранять хладнокровие, чтобы принимать наилучшие решения при любых обстоятельствах, а здесь я с головой погрузился в хаос реального боя, где все реагировали истерично и в ущерб здравому смыслу.

Тогда я сорвал с пилота нашлемный микрофон, чтобы самому поговорить с оператором. Я поклялся, что, если он не начнет процедуру немедленной эвакуации, я вернусь и на своем самолете-диспетчере разнесу его контрольную вышку. На том конце повисла тишина, и я увидел, как на главном мониторе высветился приказ об эвакуации. В этот момент мой пилот заорал: «„Акант“ в непосредственной близости!» Нас засекла ракета. С нами было покончено. Я отреагировал рефлекторно, активировав приказ о катапультировании.

Когда меня выбросило в водоворот звуков и света, не дававший ни малейшей возможности сориентироваться, от ускорения у меня помутилось в глазах. Единственное, что я успел увидеть, – странный балет десятка силуэтов, вылетающих из самолета-диспетчера, и сразу затем – слепящую вспышку взрыва. Огненный шар довольно серьезно обжег мне руки и лицо, но я этого даже не заметил.

Мини-отталкиватели моего кресла умудрились худо-бедно посадить меня на землю, и я, пригнувшись, побежал в очищенную нашими людьми зону безопасности. Все, кто остался от нашего отряда, ждали там эвакуации. Растерянные, перепуганные люди. Тень тех солдат, которых я видел всего несколько часов назад. Все бросали на меня обвиняющие взгляды, и никто, казалось, не радовался тому, что я тоже уцелел. Я их не порицаю, они не могли знать, почему все так произошло. Раз уж я оказался единственным офицером, оставшимся в живых, я и нес ответственность за катастрофу.

Десять минут спустя прибыли семь супергрифов и взяли на борт сто сорок восемь выживших.

Сто сорок восемь из тысячи.

В прохладе наступившей ночи они по-прежнему сидели рядом под ивой. За все время рассказа Клоринда не шелохнулась, а Танкред смотрел прямо перед собой, не осмеливаясь повернуть к ней голову.

Вспоминать эту историю во всех подробностях означало бередить старые раны, но, как ни парадоксально, он испытал облегчение, словно скинул давно давивший груз. У него было совершенно отчетливое ощущение, что он наконец покончил с этим эпизодом своей жизни.

Клоринда все еще молчала. Возможно, не нашлась что сказать после услышанного. Танкред встревожился, но тут почувствовал, как она положила руку ему на плечо. Тогда, по-прежнему глядя куда-то вдаль, он мягко накрыл ее ладонь своей. Пошел мелкий дождь, зашуршав в листве, но толстые ветви ивы служили надежным укрытием.