Конец путешествия приближался, а дни, казалось, растягивались и все медленнее текли в умах людей, чье возбуждение – как и опасения – росло в обратной пропорции. Все разговоры теперь крутились только вокруг высадки или первых намечавшихся сражений, порождая еще бо́льшую нервозность, пронизывающую все социальные слои и все иерархические уровни армии, как будто «Святой Михаил» превратился в огромное горячечное животное, сотрясаемое невротическими спазмами.

Хотя тренировки и учения были значительно сокращены, чтобы у солдат не появилось одержимости собственной подготовкой, многие из них часами просиживали над учебными пособиями и инструкциями, маниакально штудируя все, что только было написано по поводу различных этапов высадки.

Танкреда это возбуждение не коснулось.

Трагический день его разжалования миновал уже две недели назад. Две недели, в течение которых ему пришлось терпеть взгляды окружающих, работая с собственным подразделением в новом звании младшего лейтенанта. Тем не менее перемена его статуса была воспринята подчиненными куда лучше, чем он опасался. Большинство из них даже выразили поддержку, которая согрела ему сердце, засвидетельствовав тем самым, что для них намного важнее его человеческие – и командирские – качества, нежели юридические разборки. Однако несколько человек подали прошения о переводе в другие подразделения, и Танкред не стал возражать, особенно когда речь зашла об Арделионе и его приспешниках. Они вступили в Legio Sancta.

Чтобы забыть о произошедшем – а главное, чтобы забыли о нем самом, – Танкред полностью погрузился в подготовку своего подразделения, стараясь уделять такое же внимание, что и раньше, тактическим тренировкам и спортивным упражнениям. Сосредоточившись до полного изнеможения на физических нагрузках, он обеспечивал себе к вечеру глубокую и здоровую усталость, что позволяло ему обрести подобие умиротворения. Таким образом меньше чем за месяц до прибытия на Акию он достаточно овладел собой, чтобы вновь обрести уверенность в том, что он контролирует течение своей жизни.

В соответствии с принятым решением он прекратил общение с Альбериком и другими бесшипниками Сети, – впрочем, ни один из них и не искал с ним встреч. Даже Льето отчасти поплатился за этот глобальный пересмотр жизненных установок. Танкред предпочел держать некоторую дистанцию между собой и молодым фламандцем, слишком тесно связанным с трагическими событиями, повлекшими за собой его опалу. Они по-прежнему общались, но теперь уже не так тесно.

Танкред подозревал, что друг переживает, но для него самого это было вопросом выживания: именно стремление восстановить справедливость в отношении Льето и стало главной причиной его падения, и каждый раз, когда они виделись или разговаривали, старые раны открывались вновь. Если Льето и страдал, он никак этого не показывал и даже с обезоруживающим пылом продолжал поддерживать своего лейтенанта.