Садовник явно не в себе. Переходит на французский. Лялякает долго, но красиво. Монокль подозрительно внимателен, торопливо записывает за Садовником слова. Хочется пристрелить их немедленно, но, как назло, Баобабова далеко, а у меня руки скованы. Да и пистолета, как всегда, нет. Психов, особенно буйно опасных, по моему мнению, пристреливать необходимо на месте лечения. Иначе может такое начаться…

Словно в подтверждение моих мыслей, Садовник вскакивает, щелкает пальцами, отбивая такт, шепчет: — “Один, два… Один, два, три, четыре…” — и начинает прыгать по подвальному помещению с трубами, с которых сочится горячая и холодная вода, изображая Майкла Джексона. Даже за причинные места хватается.

— Думаешь, совсем старик из ума выжил? — слегка запыхавшись, Садовник подплывает ко мне лунной походкой.

— Ничего я не думаю, — говорю, собрав остатки сил.

— А должен думать, лейтенант! — Садовник, слава богу, успокаивается, хватает меня за руку, сжимает со всей силой. — Что ж ты не спрашиваешь, что мы здесь, в сырых подвалах, делаем?

На предположения нет ни сил, ни желания. Да и место у меня неподходящее для высказывания версий. Раз сидят в подвале, значит, так и надо. Вот только зачем меня привязывать?

Садовник, сказав три раза “ха”, с трудом балансируя на здоровой ноге, рвет в клочья сразу две ромашки.

— Это… — прислушивается к моему сухому дыханию, — дайте лейтенанту попить, да и к делу приступать пора. Если мы на каждого молодого человека столько времени тратить станем… эх!

Пока Садовник, роняя по пути обезглавленные цветочки, ковыляет к ящикам, расторопный Монокль нацеживает из горячей трубы в кружку кипяток, чуть подумав, бросает в емкость кусок рафинада. После чего предлагает мне с уверениями, что это пойло из центрального отопления должно поднять ослабленные старшелейтенантские силы. Поскольку я вроде бы в гостях и не у кого-нибудь, а у людей с непредсказуемым поведением, от угощения не отказываюсь. Лязгая зубами о края кружки, давясь, но не сдаваясь, захлебываюсь чаем.

— Приступим? — Садовник терпеливо ждет, пока я допью отвратительную гадость под названием “чай теплотрассный”.

— В чем дело? — Во рту вкус хлорки, ржавчины и перебродившего уксуса, что не мешает заявить о своих правах. — На каком основании вы меня к кровати прикованным держите? Это нарушение…

— Заткни его, — лениво бросает Садовник, укладывая загипсованную ногу на ящик.

Главный врач клиники молча выполняет приказ, запихивая в мой рот кусок пропахшей подвалом ваты. Не лечебной, а из матраса. Вата, как и чай, на вкус отвратительна. После проведения незаконных действий, Монокль возвращается за импровизированный стол с видом человека, до конца выполнившего свой гражданский долг.