Миледи Винтер с улыбкой смотрела, как он нетвердым шагом приблизился к окну и, опершись рукой о подоконник, выглянул на улицу.
Что же касается самого лазутчика, то, бросив всего один взгляд, он мгновенно уловил резкое изменение в привычной картине, видимой из окна кастелянши ее королевского величества Анны Австрийской. Нет, если бы дело заключалось в том, что из ее окна стала вдруг видна речка Сена, это было бы еще полбеды! Настоящей бедой были изменения, произошедшие с самой речкой Сеной: она стала гораздо шире, прямее и… величественнее прежнего, набережные ее изменились до неузнаваемости, равно как и дома, стоящие вдоль них, а на другом берегу в неясной дымке… псевдогасконец присмотрелся… на другом берегу возвышалась огромная, массивная башня, верхушка которой терялась в тумане. Прежде ничего подобного из окна Констанции Бонасье он не наблюдал. Впрочем, что уж душой-то кривить: прежде ничего подобного он не наблюдал ни в Париже, ни во всей остальной Франции!
Однако память, нагруженная знаниями, почерпнутыми из книг, дала верную подсказку.
— Так это что же… это что же… получается… — пролепетал лазутчик, — получается, это вот… Лондон?!
— Да, сударь! — торжествующе подтвердила миледи. — Это Лондон! Древний Лондиниум! Город на Темзе!
— Господи-и!.. — простонал разведчик. — Так это, получается, меня в Англию занесло?! Боже милостивый, ну за что мне такое наказание-то?!
И в тот же миг, словно ответ Небесного Вседержителя, перед его внутренним взором возник город Женева с 3-й улицей Строителей, а также с гостиницей «Изумрудный пик» и несчастным господином Бонасье с его не менее несчастной госпожой Бонасье…
— Господи! — взмолился он. — Прости ты мя, грешника окаянного! Ведь не по собственному же почину, а волей пославшего мя Центра я людей-то обманываю! — И разведчик, перекрестившись, зажмурился, истово надеясь, что, когда он откроет глаза, заморская столица растворится как страшное видение и он снова окажется в Париже, на улице Могильщиков.