— То-то же! — усмехнулся Ришелье. — А копье? Нет, ну в кого станет метать копье добрый католик? А, шевалье?

— А если в проклятого гугенота? — быстро нашелся на этот раз д'Артаньян.

— Не беспокойтесь, шевалье! — Кардинал чуть не расхохотался. — Для войны с проклятыми гугенотами святая католическая церковь предоставит вам современное оружие с высокими техническими характеристиками.

Разведчик учтиво поклонился в знак благодарности и тут же поспешил уточнить полученную информацию:

— А что, ваше высокопреосвященство, у нас завтра намечается война с гугенотами?

— А вас это беспокоит, шевалье? — поинтересовался кардинал.

— Конечно, беспокоит, — ответил д'Артаньян и прибавил, опасаясь быть неправильно понятым: — Беспокоит в том смысле, что если завтра война, то сегодня нужно пораньше лечь спать, чтобы завтра встать со свежей головой. Свежая голова на войне — первое дело, ваше высокопреосвященство!

— Свежая голова — первое дело по всей жизни, шевалье! — поправил его Ришелье, довольно, впрочем, улыбаясь. — Нет, д'Артаньян, олимпийские виды спорта полностью себя изжили. Будущее спорта за шашками. Не зря же в самом деле святая католическая церковь запретила это чудовищное языческое действо — Олимпийские игры!

Разведчик кивнул. Он явственно ощущал беспокойство, нарастающее с каждой секундой. Эта бессмысленная болтовня, пустопорожний треп все сильнее напоминали ему еловый лапник, хвойные ветви, укрывающие под собой волчью яму, подготовленную прозорливым и дальновидным собеседником. Прием этот конечно же не являл собой никакой новации и был прекрасно известен д'Артаньяну: заболтать оппонента, усыпить его внимание бестолковой, но складной беседой, а потом в самый неподходящий момент огорошить самым неподходящим вопросом, уклониться от которого будет так же трудно, как и обогнуть западню на узкой лесной тропке.

Д'Артаньян снова кивнул. На этот раз мысленно. Похоже, именно так оно и было задумано кардиналом. Ну что ж, единственное, что можно сделать в данной ситуации, — поддерживать разговор, не теряя нити повествования, и постоянно быть настороже…

— Но, ваше высокопреосвященство, а если все же кто-нибудь пожелает возродить Олимпийские игры? По новой начать это чудовищное язычество?

— Не позволим, д'Артаньян! Не позволим! — Ришелье улыбнулся. — Не для того святая католическая церковь в прошлом запретила это святотатство, чтобы кто-то, понимаете, начинал его по новой!

— Стало быть, если какой-нибудь француз, ну или другой человек, пожелает снова… — начал было псевдогасконец, но Ришелье возмущенно перебил его: