— Так тому и быть! — Он вновь поклонился Ришелье. — Предписания вашего высокопреосвященства будут исполнены в точности. Максимум через неделю я стану мушкетером. Максимум через месяц я буду знать об умонастроениях каждого своего сослуживца. Максимум через три месяца я стану правой рукой де Тревиля!

— Браво, шевалье! — усмехнулся кардинал. — Уверен, вы меня не разочаруете! Ну а сейчас, — он встал, и разведчик поднялся вслед за ним, — поскольку мы уже оговорили все, что хотели, я не смею больше задерживать вас! Всего хорошего, сударь!

— Ваше высокопреосвященство! — Псевдогасконец склонился едва ли не до пола, а разогнувшись, положил руку на обворожительный, ласкающий взор и душу алый бархат, заключавший в себе пропуск в элиту французской гвардии. — Монсеньор, не скрою, я опасаюсь идти домой с такой суммой…

— Опасаетесь?

— Да, монсеньор, опасаюсь, — подтвердил д'Артаньян и пояснил: — Я опасаюсь не врагов, монсеньор, а друзей, которые могут повстречаться мне на пути к дому. От врагов я всегда смогу отбиться своей шпагой, но от друзей зачастую отбиться бывает несравненно труднее, особенно если эти самые друзья учуют запах золота. Объяснить же господам королевским мушкетерам, с какой это стати я возвращаюсь от вас с такими деньгами, будет несколько затруднительно. И это вполне предсказуемо вызовет подозрения, и…

— Довольно, шевалье, я понял вас! — Кардинал остановил его небрежным взмахом руки. — Вы правы, не стоит вам сейчас нести это золото домой… — Он помолчал мгновение, а потом сказал: — Сделаем так: вы сейчас отправитесь домой налегке, а деньги вам завтра утром принесет мой слуга.

— Монсеньор, — у разведчика уже начинала болеть спина, но он твердо решил не упускать ни единого случая отвесить его высокопреосвященству земной поклон, — ваша способность из множества решений выбирать наилучшее раз от раза восхищает меня все больше и больше!

— В этом, шевалье, мы с вами абсолютно схожи! — Ришелье с улыбкой протянул ему руку.

Искренне надеясь, что это в последний раз, д'Артаньян снова согнулся пополам и почтительно приложился губами к тонким, чувственным пальцам кардинала. Затем, пятясь, он вышел из залы, и Ришелье услышал, как он в передней что есть мочи завопил: «Да здравствует его светлость! Да здравствует его высокопреосвященство!! Слава великому кардиналу!!!»

Кардинал с улыбкой прислушался к этому шумному проявлению восторженных чувств завербованного гвардейца.

— Вот человек, который отныне даст себя убить за меня, — убежденно проговорил он, когда крики д'Артаньяна заглохли вдали.