— Мальчик… Где… моя… голова…

— Н-н-н-н…

— М-му-уки… Кр-ро-овь… Кр-ро-овь… лье-отся-а… Голова-а моя-а-а… А-ах-х. — И Иван еще раз даванул ягоды.

— Сп-п-п-п… П-п-п-с-с…

— Проводи меня в темницы, мальчик… Моя… голова… Там… Голова… Искать… Надо… Страдания… Муки… Аххх…

Если бы злополучный поваренок наконец-то решился, что ему делать — закатить истерику или хлопнуться в обморок, он бы, безусловно, это уже давно сделал, но пока он просто стоял и бледнел. Еще несколько минут — и он вполне мог бы поспорить с лукоморцем, кто из них больше похож на призрак.

— Проводишь… меня?.. Не трону… Покой… Тишина… Голова моя… Где… Проводи… А то ночью приду — голову твою заберу, — грозным шепотом зашипел прямо в ухо в недобрый час проголодавшемуся отроку разошедшийся царевич.

Бедный поваренок начал сползать вниз по стеночке, тоненько подвывая ему в такт.

— Веди в темницы… Быстрее, — торопил его Иван, но впавший в ступор поваренок не двигался с места.

Иванушке давно уже стало обжигающе стыдно за свое антиобщественное поведение и жалко злосчастного тинейджера, но выбора у него не было.

Оставалось испробовать еще одно средство.

— Торопись. — Опустив мятые ягоды в карман, царевич прикоснулся холодной, мокрой от сока рукой, к руке поваренка, оставляя на ней красные следы.

Это в конце концов возымело желаемое действие, и не помнящий себя с перепугу лопоухий отрок взвизгнул, резво подскочил и сломя голову помчался в том направлении, в котором недавно прошли гвардейцы, безуспешно пытаясь убежать от преследующих его торопливых гулких шагов.

Минута.

Другая.

Третья.

Куда мы бежим?

И когда прибудем?

Вроде откуда-то донеслись голоса и звон металла?

Или показалось?