— Н-да… Дураки же мы все тогда были… Если бы не народ — сидела бы она сейчас в какой-нибудь дыре и сушила свои травки-корешки да наводила порчу на соседок. Если бы жива была…

— Но она обещала! Она не могла! Она не должна была так делать!

— Что обещала? Что не должна?

— По-моему, наш Иван, или как там его, от всех этих новостей окончательно спятил, — мрачно пошутил кто-то справа от него.

Лукоморец повернул голову, чтобы разглядеть говорящего, но при мерцающем свете факела, проникающем из коридора через решетку-дверь, ничего, кроме черного силуэта на чуть менее темном фоне, он не увидел.

— Я не сошел с ума, — медленно, но громко ответил силуэту собеседника Иван. — Если она действительно сделала то, что сделала, она должна за это ответить.

— Уж не перед тобой ли, блаженный?

— И передо мной тоже, — едва слышно проговорил Иванушка. — Это я во всем виноват. Я хотел помочь пятерым, а обрек на Вахуну всех. Скажите, пожалуйста, вы знаете, где держат вашего Премьер-Магистра? — добавил он уже громче.

— Он рядом с тобой, Ин-Ван из Кнейфа. В соседней камере на той стороне. Единственной в этом коридоре, где вместо решетки — дверь, непроницаемая для магии.

— Что ты собираешься делать, дурачок? Разорвать цепи, выломать решетки, перебить стражников, победить Змею, освободить Траора и возвести его на трон? Или сам стать королем? Тогда сделайте меня министром по кабакам, ваше будущее величество! А Есна — архибиблиотекарем! И не перепутайте, пожалуйста!

Заключенные захохотали.

Иванушка на минуту задумался.

— Неплохой план, — наконец признал он.

Три слова, тихо сказанные под нос, — и в оковах уже болталось не четырехрукое агасское существо, а самый обычный кот в самых обычных красных стоптанных сапогах из кожи заменителя. Но толщина и количество передних кошачьих конечностей конечно же не шла ни в какое сравнение с агасскими, и котище, неуклюже извернувшись, приземлился на каменный пол на все четыре лапы.

Пройдя сквозь решетку, как через дверь, под оглушительно испуганное молчание, Иванушка оглянулся по сторонам, увидел одиноко стоящих в длинном темном коридоре часовых и стянул с одной лапы сапог.

И тюрьма под тягучие звуки мелодии, смутно напоминающей эллингтоновский «Караван», медленно погрузилась в липкий тревожный сон.

Спали измученные страхом, ранами и пытками заключенные; спали стражники, навалившись на стену и сжав огромными кулаками древки алебард; спали желтоватые голокожие зверюшки с куцыми хвостами, по-видимому заменяющие на Агассе крыс, населяющих казематы родного мира Ивана…

Ночь наконец вступила в свои права и в этом подземелье, мягко погасила и без того редкие светильники и расползлась по всем щелям и закоулкам, щедрой прохладной рукой даруя достойным и недостойным свой короткий покой и забвение.