– Ура, – совершенно без энтузиазма подытожил не им произнесенную речь Кирилл. – От правительства не сбежишь.

Михаил Николаевич не обратил на эту реплику ровным счетом никакого внимания. Кажется, он пришел внутри себя к неким выводам и собирался их изложить.

– Иван, – обратился он к излишне причесанному (бывает, оказывается, и так!) своему помощнику. – Отведи профессора в соседнюю комнату, сними официальные показания, возьми расписку о неразглашении и отправь в Москву.

– Под конвоем в изолятор? – с надеждой спросил Иван.

– Нет. Под охраной и в его квартиру, – без толики недовольства непониманием подчиненного сказал Великий. – И нигде официально не зарегистрируйте, не дай Бог.

Иван чуть приуныл, но стремительно поднялся со стула и, подойдя к Сергею Петровичу, ухватил того за ворот пижамы.

– Я протестую, – невесело сказал профессор. – У меня полное гражданство и все права почетного академика. Мне нужно позвонить адвокату.

Великий ответил на это задушевным смехом.

– Сергей Петрович, вы меня в последнее время просто умиляете. Я раскрываю вас с новой стороны. Если дойдет до официоза, вас же как минимум выгонят из вашего института, да и гражданство ограничат. Так что скажите спасибо моей взбалмошной дочурке, что я не хочу данное дело раскручивать. Да, и от охраны по пути даже не пытайтесь сбежать. Они у меня нервные стали, могут и не разобраться, что вы не обвиняемый… Пока еще… ? Великий уже серьезно посмотрел в глаза профессору. – Надеюсь, мы друг друга правильно поняли, Сергей Петрович?

Тот печально кивнул и понуждаемый очередным рывком со стороны Ивана поднялся. Он раскланялся с Дашей, бросил полный сожаления взгляд на Кирилла и направился к двери.

– Всегда восхищался вашей научной прозорливостью, – крикнул ему в след хозяин кабинета. – Ждем вас с женой на летнем выезде.

– Всенепременнейше, Михаил Николаевич, – ответил профессор и исчез из поля зрения вместе с зауженным Иваном и двумя охранниками.

В открытое окно ворвался свежий сквозняк и запах лесной сырости. Кириллу стало отчего-то жалко Сергея Петровича. Он был так жизнерадостен и оптимистичен, даже в реализации коварных замыслов своих. Уныние единым махом украло у ехидного старика не один десяток лет, обнажив глубокие морщины и тоскливую пустоту глаз. Бедолага… Только вот у самого Кирилла поводов для радости было еще меньше.

– Ну, вот мы и остались в более тесной, семейной, так сказать, компании, – изрек Михаил Николаевич, отхлебнув заботливо принесенный роботом чай. – Судьба ваша, Кирилл, думаю, не должна вызывать сильных сомнений.