Кирилл, в общем-то, и не сомневался. Не получилось, видать, убежать от судьбы. Что ж, значит такая судьба. Он настолько часто уже ощущал себя стоящим на краю гибели, настолько часто потом отпускало его до очередного опасного момента, что эта новая критическая ситуация воспринималась им уже, как нечто обыденное и не порождающее лишнее психическое напряжение или дискомфорт.

– От судьбы не уйдешь, – выдал он банальную истину просто для того, чтобы разрушить тишину.

– Не уйдешь, – согласился Великий.

Даша все-таки не выдержала и расплакалась. Вначале молча, прячась внутри. Так, что только подрагивающие плечи и крупные набухшие в уголках глаз капли говорили о срыве. Потом тишайшие всхлипы вырвались наружу, усилились и превратились в неровно бьющие рыдания. Всем находящимся в комнате мужчинам стало ужасно неловко. Им казалось, что девушка плачет именно из-за них. В принципе, это в той или иной степени было правдой. Даже охранники, смущенно отвернувшись, смотрели на стену, видимо, считали завитки на обоях.

У Кирилла заныло в левом боку. Ощущение было странное и непривычное. Никогда там не болело. Какие хоть органы-то расположены в этом месте? Анатомию зомби он на подкорку не загружал. Напрасно, наверное. Вдобавок неприятный комок сформировался в горле и категорически не желал проглатываться. Обнять девушку ему не дадут. Да это и так уже сделал великий родитель, который неожиданно проявил признаки отцовской любви, свойственной обычным существам.

При первых всхлипах дочери Михаил Николаевич сурово насупился. При следующих – выдал пару бессмысленных фраз из серии: «Ну-ну», «Прекращай давай» и «Это не повод». Когда такой способ утешения привел вдруг к целому водопаду слез, он извлек себя из кресла, подошел к дочери и, неловко обняв ее, начал гладить по плечам. При этом называл ее «солнышко» и «конфетка». Зрелище получилось до невозможности милым и глупым. Охранники окончательно развернулись к стене и даже что-то насвистывали. Неужели Кириллу предстояло встретить фатальный приговор среди такой вопиющей сентиментальности?

– Папа… Так нельзя… Он же человек…

Слова, прорывавшиеся сквозь рыдания, не имели никакого смысла и никаких последствий. Притом они были еще и по сути неправильными. Какой же он человек, если он – зомби?! Однако у Кирилла от этих слов сильнее щемило слева. Даша была такой родной, такой любимой, что он сам готов был разрыдаться. Мысленно он потянулся к ней, прикоснулся к волосам, погладил. Девушка, словно почувствовав прикосновение, оторвала заплаканные глаза от родительского плеча и… подмигнула. Именно подмигнула! За мокрой соленой пеленой не было и следа истерики. А ведь он всегда подозревал, что мужчины более чувствительны и ранимы, чем эти «слабые» создания.