— И ничего не сказал? — осведомилась я довольно обиженным голосом.
— А ты это вообрази. «Весл, привет, а ты знаешь, тут в тебя кое-кто влюбился. Не-ет, она еще до конца не поняла этого, а кстати, ты ведь тоже ее любишь, Веслав, не надо меня травить, ой, что это за туннель и почему в нем свет, здравствуй, прадедушка, здравствуй, прабабушка…» Или мне это переделать в отношении к тебе?
— Не надо, — я смотрела на ветку прямо над его головой, не замечая, что под моим взглядом капли воды поднимаются с листьев и зависают в воздухе. — Ну, и… что теперь?
— А что теперь? Теперь — ты сама знаешь, что любовь — чувство прекрасное, даже когда оно, как бы это сказать… гм… обречено. Хотя оно приносит иногда… — тут я заметила, что на его лице нет улыбки, или оскала, или хоть привычного глумливого выражения.
— Боль.
И мне ли этого не знать.
Он подошел и уселся рядом на траву. Вовремя — на то место, где он только что стоял, обрушилось с полведра воды. Я закрыла глаза, чтобы не натворить чего-нибудь еще.
— И что ты ожидала что я скажу? В конце концов — это моя стихия…
— Слушай, а Веслав в курсе, что я… Нет, я понимаю, что ты мыслей читать не умеешь, но хоть догадаться можешь?
— А тут и догадываться не надо. В курсе.
— Блин.
— Двенадцать нарезных батонов!!!
— ?
— А что, другими блюдами ругаться у вас нельзя? Что за странный язык… Слушай, я бы на твоем месте не волновался. Он же не хуже тебя понимает, кто ты, кто он, ну и там все остальное, да я бы сказал — он это даже лучше тебя понимает! Так что можешь не бояться тупых ситуаций, влюбленных взглядов и…
Я резко открыла глаза и вскочила с травы. Эдмус остался сидеть. Он с отстраненным видом чистил перепончатое крыло.
— А если мы будем делать вид, что ничего нет — это как, не по-дурацки?
— Это будет по-вашему. Будь вам по пятнадцать осеней — это было бы веселее. «Ахх, мы никогда не будем вместе!» — «О, Хаос побери, почему ты родился темным, а я светлой!» — «Ах, я сейчас приму стакан «Ниагары» и помру мучительной смертью!» — «Оставь и мне, я не могу без тебя…»
— Хватит! — и я с силой саданула кулаком по стволу ближайшего вяза. Вязу, конечно, ничего не сделалось, а кулаку стало больно. Эдмус прокашлялся и перестал сюсюкать якобы женским голосом.
— Но вы, как я убедился, — взрослые люди. Так… знаешь, печально взрослые люди. А взрослым людям легче расплеваться и всё пустить на самотек. Вроде как никто не виноват, и лишних проблем нет, и… и нас, кстати, зовут.
— Что?