Бедн, который уже засыпал на ходу, недовольно заворчал, когда кто-то растолкал его и сунул что-то в руки.
Это была чашка чая. Он посмотрел на маленькое круглое лицо Лю-Цзе.
— О, спасибо. Большое спасибо.
Кивок, улыбка.
— Почти закончили, — сказал Бедн, обращаясь, скорее, к самому себе. — Осталось только охладить. Очень
Кивок, улыбка, кивок.
Это был
— Отливка не так уж в'жна… — пробормотал Бедн, едва не падая. — Вот р'чаги 'правления…
Лю-Цзе аккуратно подхватил его и усадил на кучу угля. Потом еще какое-то время смотрел на пламя. Стальной слиток тускло светился в форме.
Он вылил на него ведро холодной воды, подождал, пока рассеется огромное облако пара, потом вскинул метлу на плечо и убежал.
Люди, которые всегда считали Лю-Цзе лишь неясной фигурой, неторопливо размахивавшей метлой, поразились бы скорости его бега, особенно если учитывать тот факт, что недавно ему исполнилось шесть тысяч лет, а питался он только бурым рисом и зеленым чаем с кусочком прогорклого масла.
Приблизившись к воротам Цитадели, он замедлил свой бег и принялся мести улицу. Он подметал ее, пока не подошел к воротам, потом обмел вокруг них, кивнул и улыбнулся стражнику. Тот сначала смерил его свирепым взором, но потом решил не связываться с полоумным стариком. Лю-Цзе отполировал ручки ворот и, не переставая подметать, двинулся по переулкам и галереям к садику Бруты.
Там, среди дынь, он увидел сгорбившуюся фигуру.
Лю-Цзе отыскал циновку и поспешил обратно в сад, к сгорбившейся фигуре Бруты, на коленях у которого лежала мотыга.
За свою долгую жизнь он перевидал бесчисленное множество искаженных страданиями лиц, целые цивилизации не видели столько страдающих людей, но лицо Бруты… страшнее зрелища он не видел ни разу. Он накинул циновку на плечи епископа.
— Я его не слышу, — прохрипел Брута. — Может, он слишком далеко? Надеюсь на это. Он остался где-то там… В милях отсюда!
Лю-Цзе улыбнулся и кивнул.
— Все повторится снова.