22

22

В тюрьме было чудесно, куда лучше, чем в «Приюте Прилька». Состояние Элистэ не позволило ей предстать перед окружным судьей, поэтому помощник Главного смотрителя «Сундука» определил ей по совокупности проступков неделю тюрьмы. Она пожалела, что всего одну, а не десять, – пожалела, когда пришла в себя. Первые сутки Элистэ либо лежала без сознания, либо бредила в лихорадке. Порой ей представлялось, что она в Дерривале, а все их освобожденные серфы почему-то смахивают на Лишая; порой мнилось, будто ее везут обнаженной в повозке и другие обреченные то и дело толкают ее. Толчки ей, однако, не только мерещились. Ночь она провела на груде кишащей паразитами соломы вместе с другими задержанными, так что от товарок ей нередко доставалось коленом или локтем. Однако те, боясь заразиться, все же старались не прикасаться к Элистэ, и она спала сравнительно спокойно.

Отдых, похоже, был необходим ей в первую очередь. На другой день лихорадка ее отпустила, и она надолго погрузилась в глубокий сон. С наступлением вечера Элистэ очнулась на несколько минут и поняла, что сидит, а какая-то женщина, одной рукой поддерживая ее за плечи, кормит с ложечки кашей словно младенца. Затем она снова уснула и проспала до утра.

Недуг ее оказался не из самых тяжелых. Когда утром Элистэ открыла глаза и увидела, как слабые лучи зимнего солнца пробиваются меж прутьев сквозь оконце в толще стены, она ощущала слабость и страшную апатию, но уже пошла на поправку. Лежала она на соломе, в которой кишели блохи и вши, а какая-то добрая душа прикрыла ее одеялом. Элистэ медленно обвела взглядом помещение. Вероятно, кое-что доходило до нее даже в бреду, потому что она сразу поняла, где находится. Ее доставили в «Сундук», но не в крохотную одиночку, а в обширную камеру, набитую женщинами. В камере не топили, голые стены и пол оставляли мрачное впечатление, но было не так уж холодно. От стены, где лежала солома, исходило слабое тепло – по другую ее сторону располагалась тюремная кухня, в которой царила жара. По сравнению с «Приютом Прилька» или «Радушием и теплом у Воника» тут была настоящая благодать. Вонь, разумеется, стояла чудовищная, однако не хуже той, что в ночлежках, а ведь Элистэ платила деньги за то, чтобы скоротать там ночь. К ее удивлению, дверь камеры была распахнута, женщины свободно входили и выходили. Некоторые являли собой откровенный и законченный тип разодетых и накрашенных проституток, но большинство выглядели убого и затрапезно – рядовые гражданки вроде тех, что каждый день толкутся на Набережном рынке, Одна из таких женщин как раз и сидела рядом с Элистэ. Сравнительно молодая – лет двадцати восьми или двадцати девяти, – в простеньком платье, высокая, массивная, с широкими плечами и бедрами и крупным носом. Большие руки, груди и подбородок, красноватое лицо, проницательный взгляд, рыжие волосы – все в ее облике говорило о том, что она не может быть уголовницей. Несомненно, именно она заботилась об Элистэ все это время. Вот и теперь женщина приподняла ее голову и поднесла ко рту ложку похлебки.