— Простите мою несдержанность, миледи. Я еще раз обещаю, что сделаю все, что в моих силах.

Он встал, и чтобы дать ей понять, что разговор закончен, и чтобы не видеть ее лицо, она тоже поднялась, направилась к двери:

— Подождите. Я провожу вас, — он сам не знал, зачем вызвался.

Да, знатной даме не положено ходить одной ночью по дворцу, хотя это и безопасно, но ведь пришла же она сюда сама — может точно так же и уйти. Но что-то мешало просто закрыть за ней дверь и постараться забыть об этом разговоре. Он не понимал, зачем вызвался в провожатые, она же не знала, почему согласилась, не знала, почему идет рядом с человеком, которого только что назвала мерзавцем. Они молча шли по дворцовым коридорам, она — чуть впереди, он — на шаг сзади, и с каждым шагом справедливый гнев в ее душе уступал место сожалению, потеснившему отчаянье. За свое короткое замужество Риэста научилась узнавать боль в чужом взгляде. Она больно ударила этого человека, и, быть может, незаслуженно, но не стала извиняться. Пусть хотя бы в эту ночь будет тяжело не только ей!

Граф Виастро медленно возвращался к себе. Во дворце еще не спали — наместница предпочитала ложиться рано, но увеселения продолжались и после ее ухода. Из бального зала доносилась музыка. Спать не хотелось, понимал — не заснет, будет всю ночь ворочаться на мятых простынях, то и дело переворачивая на другую сторону нагревшуюся подушку, но еще меньше хотелось кого-нибудь видеть. Он просто брел по дворцу наугад, не зная, куда приведет его очередной поворот, пока не оказался на широком балконе, нависающем над дворцовым парком. У фигурной решетки кто-то стоял, издали силуэт показался смутно знакомым, он подошел ближе и узнал Ланлосса Айрэ:

— Ваше сиятельство, — сухо поздоровался граф. Он всегда относился к генералу Айрэ с уважением, понимал, что бывший военачальник — прежде всего человек долга, но ничего не мог с собой поделать. Он верил, что когда честь противоречит долгу — следует выбирать честь, Ланлосс же выбрал долг. Вэрд уже знал, что никто иной, как генерал Айрэ выходил к мятежникам с предложением сдаться, и сразу после этого разговора герцог внезапно раскаялся. Если кто и знал, что там случилось на самом деле — это Ланлосс Айрэ, и, хотя Вэрд не надеялся, что генерал расскажет все, как было, считал, что должен хотя бы спросить.

Ланлосс медленно повернулся, и, подойдя ближе, Вэрд понял, почему генерал так прильнул к решетке — он был попросту пьян, пьян настолько, что не мог держаться на ногах без опоры, пустая бутылка стояла на перилах, судя по всему — не первая за этот вечер. Но Вэрда граф Инхор все-таки узнал, и речь его не утратила связности, просто он с преувеличенной тщательностью выговаривал слова, словно боялся оговориться: