Ольгерд смотрел на это чудо во все глаза. Поначалу он совершенно не понимал происходящего. Кровь шумела в жилах так, что даже треск хлопушек и вопли, доносящиеся из пивной, он слышал словно бы сквозь вату.

А потом он вдруг понял.

И протянул к ней руки.

Марион ошеломленно улыбнулась и побежала – побежала со всех ног! – да так и вбежала в эти долгожданные, в эти жаждущие объятия, и Ольгерд обхватил ее и склонился над ее макушкой.

– Я как в домике, – сообщила она, вертясь в кольце его рук.

Расстреляв последнюю хлопушку, человек на крыше взмахнул полами пальто и медленно слетел на мостовую. Он слегка присел, приземляясь, затем выпрямился и из-под сползающей на нос шляпы закричал:

– Эй, Огнедумка! Вот и я! Куда же ты удираешь?

Пронзительный голос Косорукого Кукольника (а это, конечно, был он) словно сдул Огнедума с площади. Энвольтатор бросился к ближайшему переулку, нырнул в подворотню и сгинул. Косорукий Кукольник досадливо плюнул ему вслед, а затем швырнул свою шляпу в воздух и повернулся к королю и Марион.

Но ничего сказать (или, может быть, свистнуть) он не успел. Марион с визгом повисла у него на шее, быстро целуя его щеку и ухо.

– Это еще что? – отбивался Косорукий Кукольник, отлепляя от своей шеи ее крепкие пальцы. – Прекрати! Отстань от меня, маленькая жаба!

Марион наконец выпустила его, вся красная.

– Ну и ненавидьте себе, пожалуйста! – казала она с вызовом. – Все равно, вы – милый и самый лучший! Вас хотела видеть фея Изола, кстати.

– «Кстати»! – фыркнул Косорукий Кукольник. – Феи всегда некстати!

Ольгерд подошел ближе и обнял Марион за талию. Его поражало, какой живой и теплой она была. А Марион сильно замахала остальным, крича:

– Он расколдовался! Бегите сюда!

И Людвиг с Гиацинтой помчались, держась за руки и подпрыгивая на бегу. Шелковый белый подол так и взлетал при каждом прыжке, так и развевался!

Подбежав, Людвиг выпустил руку невесты. Он тяжело дышал, глаза его блестели. Остановившись перед своим королем, Людвиг опустился на колено и склонил голову. Король тотчас наклонился и поднял его.

– О мой Людвиг! – молвил он растроганно. И прошептал сенешалю в самое ухо: – А у твоей невесты очень красивые ноги.

У Людвига потекли счастливые слезы. Он молча помотал головой, не зная, что и сказать, а потом чуть отстранился и снова взял Гиацинту за руку.

– Моя невеста, ваше величество, – представил он. – Гиацинта Гуннарсдоттир, дочь Кровавого Барона.