– Я хвост сохатки проглотил…случайно…– жалобно простонал Семиун. – Теперь вот мучусь…Мне б промывание…сам не могу…а лекаря у них лишь наверху, аж четыре штуки…

– Ну, знаешь что, парень, – вдоволь насмеявшись, выдавил из себя Шак, – слыхивал я, что дети малые да старичье неразумное в рот всякую гадость заместо жратвы тащат, но чтоб хвост сохатки…

– В бою это было, – оправдываясь, простонал Семиун.

– Хорош же бой, – уже с трудом дышал захлебывающийся от смеха Шак. – Ее хвост, которым камни дробить можно, и твои зубки. Не подскажешь, на чем так клычины натренировал?

Внезапно смех рыцаря оборвался. Шак присел над дергающимся телом Семиуна и спокойно, как будто говорил неженке, не желающей ранним утром подниматься с теплой постельки, произнес всего одно слово: «Вставай!» Юноша, конечно же, не поднялся на ноги, но ерзать перестал, а вместо этого изумленно уставился на непонимающего всей трагичности момента напарника.

– Любой человек, попробовавший мяска сохатки, немедленно сдох бы, помер бы в муках ужасных прям на месте. Но еще в Задворье, когда я тебя, дурня, лечил, то полную крынку целебного отвара в твою пасть ненасытную вылил. Организм твой вьюный зельем тем насквозь пропитался, так много его было. Ты ж еще с целый месяц, коль боли не боишься, и под стрелы, и под мечи смело лезть можешь, все срастется и залечится, – усмехнулся Шак и похлопал парня по плечу. – А если гурман, до нежити охочий, то лучше кабарса попробуй. Он тварь редкая, но мясцо у него куда вкуснее сохаткиного хвоста будет…

– Но я ж чувствую, чувствую, как зараза мои внутренности гложет. А резь в желудке, она от нервишек расшатанных, что ли?!

– А сейчас? – быстрым движением Шак дотронулся до мочки уха мнимого умирающего.

Острая боль вдруг куда-то ушла, в животе у Семиуна наступило спокойствие.

– Это шерсть с хвоста звериного тебе брюхо изнутри щекотала. Не боись, до следующего утра больше ничего не почувствуешь…

– А потом? – с опаской спросил Семиун, нашедший в себе силы встать на ноги.

– А что «потом»? Если все не передохнем, то возьмешь свеклу, отваришь да сожрешь. Через час в кусты потянет, там с добычей твоей навек и распрощаешься, – не смог удержаться от смеха Шак, но резко его оборвал и посмотрел на пришедшего в себя компаньона испытующим взором. – Ты мне лучшее другое, парень, скажи! Чо это ты компании моей после Ольцовки чураешься? Слова благодарности за спасение шкуры твоей говорить стесняешься или нужные подобрать не можешь? Так ты обратись, я подскажу, присоветую!

Взор повеселевшего было парня стал вдруг совершенно другим, настороженным. На всякий случай он сделал пару шагов назад, оценил расстояние до двери и только потом решился высказать свои претензии: