Затем он снова и снова пытался объяснить человечеству, что его ждет. Это было мучительно трудно, и он пришел к мысли, что правду людям не проглотить, их нужно кормить сказками в стиле Книги Книг, где за туманными намеками прячутся древние страхи и чаяния, живущие чуть ли не в каждой душе. Если взывать не к разуму и совести, а к этим чувствам, людей можно заставить что-то делать или, наоборот, чего-то избегать. И он решил стать легендой. Сначала это было весело… Он творил чудеса, иногда смешные, иногда страшные, его слова, обращенные к его последователям, стали путаными и неясными, зато теперь они разлетались со скоростью зимней лихорадки [90].
Проклятия Церкви с новой силой обрушились на его сторонников, но это лишь подливало масла в огонь. Все шло к тому, что в один прекрасный день он откроется людям как святой Эрасти. Он даже придумал, как это сделать, и все подготовил. Но тут к нему провели женщину, которая утверждала, что знает его. В первые мгновения он ее не узнал. Она была хороша, но отнюдь не той красотой, которая всегда его привлекала. Он спросил, как ее зовут и чего она хочет.
Она назвала свое имя. Циала. Это ему ничего не сказало, и тогда гостья, смело глянув ему в глаза, добавила: «Вспомни смерть Анхеля». И он вспомнил.
Рауль впервые видел этот высокий, похожий на башню утес с моря. Эльтова скала дала название городу, в котором осели жители Эланда и Гверганды, не пожелавшие искать счастья за морями или в метрополии. Четыреста лет назад море медленно, но верно стало пожирать сушу, стало ясно, что Эландский полуостров и Побережье до Зимней гряды обречены. Правивший тогда Этьен Четвертый предложил эландцам и жителям Гверганды на выбор любые свободные земли, а калиф Вахид – Берег Бивней, некогда захваченный атэвами у черных племен. Именно туда и увели свои корабли последние паладины Зеленого храма, предпочтя союз с язычниками обществу изрядно усилившихся антонианцев.
Странный союз извечных врагов, ставших после Войны Оленя союзниками, оказался на удивление крепким. Вот уже три сотни лет Берег Бивней, превратившийся в настоящий бич для флотилий ортодоксов[91], сторожит южные моря от чужаков. На север потомки эландцев отчего-то смотреть избегали, редко заходя дальше Мирии, где продавали заморские диковины арцийским купцам. Болтали, что эландцы окончательно погрязли в ереси, то ли вновь вернувшись к своим старым богам, то ли вовсе вбили себе в голову, что их дело дождаться своего сгинувшего за Запретной чертой вождя. В последнее Рауль Тарве, впрочем, верил с трудом. Клирики обожают обвинять в ереси всех, кто не желает платить церковную долю, которая, останься маринеры в лоне Церкви, была бы очень велика. Однако ни черных жемчугов, ни белого золота, ни перьев сиреневых птиц и коралловых ветвей, не говоря уж о китовом усе и изумрудах Дальнего Сура, церковники не видели, вот и злились. Ну и Проклятый с ними.