Я все понимаю… и тоже прошу тебя, Дроган,
не надейся. Мне иногда кажется, что чем больше верить в спасение, тем больше шансов потеряться в Лабиринте навсегда. Если ты не вернешься через два… нет, через три дня, я пойду тебя искать. Еды бери побольше, с запасом.
Он ушел, и провожать его я не стал. Дверь в подвалы замка, которые я называю Лабиринтом, всегда открыта, и дорогу туда Дроган знает. Когда-то там было несколько полутемных комнат, слабо освещенных почти вечными магическими лампадами. Сейчас замок порядком разросся, а Лабиринт и вовсе стал огромен. Иногда я и сам подумываю о том, чтобы нагрузить мешок припасами и отправиться на исследование этого подземного мира. Просто чтобы убить время.
Он ушел, и провожать его я не стал. Дверь в подвалы замка, которые я называю Лабиринтом, всегда открыта, и дорогу туда Дроган знает. Когда-то там было несколько полутемных комнат, слабо освещенных почти вечными магическими лампадами. Сейчас замок порядком разросся, а Лабиринт и вовсе стал огромен. Иногда я и сам подумываю о том, чтобы нагрузить мешок припасами и отправиться на исследование этого подземного мира. Просто чтобы убить время.
Но я боюсь. Мне почему-то кажется, что, если я отправлюсь в Лабиринт не ради поиска пропавшего собеседника и даже не в надежде обнаружить выход, а из одного лишь любопытства, я никогда не найду дороги назад. Или же Лабиринт выпустит меня из своих объятий полумертвого от голода и усталости.
Но я боюсь. Мне почему-то кажется, что, если я отправлюсь в Лабиринт не ради поиска пропавшего собеседника и даже не в надежде обнаружить выход, а из одного лишь любопытства, я никогда не найду дороги назад. Или же Лабиринт выпустит меня из своих объятий полумертвого от голода и усталости.
Колонна растянулась на несколько лиг. Тропа была узкой, больше подходящей для козьих копыт, чем для людских ног. И все же через перевал шли люди… Эти седые камни уже много веков не видели такого количества людей — десяток за десятком, сотня за сотней шагали воины, волоча за плечами тяжелую поклажу. На их лицах были написаны усталость и злоба, сквозь зубы вместе с паром дыхания прорывались негромкие ругательства, а взгляды, бросаемые на командиров, пылали жаждой мести.
Эммер — равнинный мир. Ближе к побережью долины переходят в предгорья, а там — и в настоящие горы, но горы эти никому особо не нужны. Вернее, есть те, для кого скалистые кручи — источник и пропитания, и даже богатства. Но к чему эти заснеженные вершины воинам? Кавалерия предпочитает ровные, как стол, поля — именно там закованная в сталь конница может показать всю мощь своего удара, разогнаться, врезаться в ряды противника, словно нож во влажный, рыхлый снег. Да и пехота — не лучники и пращники, а элита, тяжелая латная пехота, прекрасно осознающая непоколебимую мощь плотного, щит к щиту, строя, — не любит узкие горные тропы. Ведь здесь в случае опасности придется сражаться, не чувствуя поддержки товарищей. По сути — сражаться в одиночку. На узкой тропе, где с одной стороны отвесная скала, а с другой — пропасть, даже небольшой отряд способен остановить продвижение целой армии.