ФантастикаЛуна над Лионеейстр 233
Светлый фон
– Так я и знал, – удовлетворенно произнес он и шагнул вперед, через полосу. – Ни на что серьезное тебя уже не хватает, да, Люциус? Пошли! – бросил он через плечо, и я было восприняла это на свой счет, но потом сообразила, что Гарджели обращался к своим людям. На призыв откликнулись всего трое или четверо, в том числе Бернар. Остальные либо еще не пришли в себя, либо, обращенным в пепел, им уже некуда было приходить. Бойцы передвигались медленно, пошатываясь, и потому отстали от уверенно вышагивавшего Давида. Меня тоже мотало из стороны в сторону, но я смогла удержаться в паре шагов за Бернаром.

– Я так виноват перед тобой… – вдруг ударило в мои многострадальные уши. – Я не прошу простить меня, потому что меня нельзя простить, я сам это знаю…

– Я так виноват перед тобой… – вдруг ударило в мои многострадальные уши. – Я не прошу простить меня, потому что меня нельзя простить, я сам это знаю…

– Хватит ныть! – яростно выкрикнул Давид, а я насторожилась, потому что Люциус извиняющийся – это было что-то новенькое и очень подозрительное…

– Хватит ныть! – яростно выкрикнул Давид, а я насторожилась, потому что Люциус извиняющийся – это было что-то новенькое и очень подозрительное…

Елизавета, между тем, равнодушно наблюдала за приближающимися к ней людьми. Она сидела на поваленном стволе сосны и не шевелилась, так что можно было подумать, что она замерзла насмерть. Волосы Елизаветы стали уже не рыжими и не серыми, а белыми; кожа приобрела бледно-голубой оттенок, и даже глаза, прежде столь непосредственно отражавшие ее яростную натуру, уже не были живыми, а казались кусочками льда, вставленными в глазницы. Рана на виске не успела исчезнуть, и входное отверстие от пули походило на кровоподтек. Такой же темнел ниже, на щеке.

Елизавета, между тем, равнодушно наблюдала за приближающимися к ней людьми. Она сидела на поваленном стволе сосны и не шевелилась, так что можно было подумать, что она замерзла насмерть. Волосы Елизаветы стали уже не рыжими и не серыми, а белыми; кожа приобрела бледно-голубой оттенок, и даже глаза, прежде столь непосредственно отражавшие ее яростную натуру, уже не были живыми, а казались кусочками льда, вставленными в глазницы. Рана на виске не успела исчезнуть, и входное отверстие от пули походило на кровоподтек. Такой же темнел ниже, на щеке.

Давид оглядел Елизавету с явным удовольствием и закончил начатую до вмешательства Люциуса фразу:

Давид оглядел Елизавету с явным удовольствием и закончил начатую до вмешательства Люциуса фразу:

– Ну вот и все, Елизавета Прекрасная. И вроде бы даже бессмертная. Сколько веревочке ни виться…