– Какой прок утоляющему жажду от сладкой холодной воды, если он утонул в ней? – насмешливо спросил аль-Асвад. – Какая сладость пьющему чистое вино, если он им подавится? У тебя не осталось больше пути к аль-Мунзиру! Если ты найдешь его, он не прикоснется к тебе, пока не снесется со мной! А я сделаю все, чтобы спасти его от тебя, о пятнистая змея!
– Да, я люблю того, кто ко мне несправедлив, и хочу того, кто меня не хочет, и при этом я испытана наблюдением соглядатаев! – пылко воскликнула Абриза. И так велико в этот миг было ее чувство к Джабиру аль-Мунзиру, что Абриза словно взлетела ввысь на гребне высокой волны, как те волны, которые она видела, когда плыла на венецианской галере в земли арабов. И она заговорила стихами:
Коль впрямь ты простил меня, о тот, к кому я стремлюсь, Мне дела нет до всех тех, которые сердятся! И если появится прекрасный твой лик, мне нет Заботы о всех царях земли, если скроются! Хочу я из благ мирских одной лишь любви твоей, О тот, к кому доблесть вся, как к предку, возводится!Изумленный этим бурным порывом и лицом Абризы, Ади сделал шаг назад.
Ему случалось видеть священную ярость на лицах воинов в сражении и он, будучи сам подвержен такой ярости, ценил ее, поклонялся ей и считал одним из наилучших даров Аллаха. Аль-Асвад не ожидал встретить подобное чувство в ущербной разумом и нестойкой в вере – однако оно сверкало в ее черных глазах, и воительница на путях любви показалась ему прекраснее и опаснее воителей на путях погонь и схваток.
Абриза же, выкрикнув стихи, окаменела, ибо осознала, что прекрасное безумие вернулось к ней, и сила вновь родилась в ее груди, и продолжается полет, и никому нет дела до того, что крылья несут совсем в другую сторону!
Стихи, желанные стихи вернулись к ней – и по этому безошибочному признаку она поняла, что вся ее замысловатая и порой непонятная ей самой ложь преобразилась в правду, а правда эта была – любовь к аль-Мунзиру.
И сердце ее наполнилось радостью, и Абриза вдруг расхохоталась, глядя на растерявшегося царя.
Он повернулся и вышел, не прощаясь. Он опомнился уже за порогом комнаты, где все еще звучал смех, но вернуться уже не мог.
Евнух Масрур склонился перед ним, стараясь заглянуть в лицо – а оно под золотой маской, как догадывался умудренный годами евнух, исказилось от возмущения и злости.
– Шайтан вселился в эту женщину, – сказал аль-Асвад. – Хорошенько следите за ней, не спускайте с нее глаз, охраняйте ее – она может причинить себе немало бед.
– Хорошо, о господин, мы будем смотреть за ней, – отвечал евнух.